И ребенок думает:

"Я ничто. Чем-то бывают только взрослые. Я ничто уже немного постарше. Сколько же еще лет ждать? Ну погодите, вот вырасту…"

Ждет и лениво перебивается со дня на день, ждет и задыхается, ждет и таится, ждет и глотает слюнки. Прекрасное детство?

Прекрасное? Нет, скучное, и если и есть в нем прекрасные минуты, то отвоеванные, а чаще всего-украденные.

Ни слова о всеобщем обучении, сельских школах, городах, садах, харцерстве. Таким это было несущественным и безнадежно далеким. Книга зависит от того, какими категориями переживаний и опыта оперирует автор, каково было поле деятельности, что было его мастерской, какая почва питала его .мысль. Поэтому мы встречаем наивные взгляды у авторитетов, причем зарубежных.

41. Так что же, разрешать ему все?

Ни за что - из скучающего раба мы вырастим скучающего тирана. Запрещая, мы, как бы то ни было, закаляем его волю, пусть единственно в направлении ограничения и отказа, развиваем его находчивость при действиях в тесном пространстве, умение выскользнуть из-под контроля, пробуждаем критическое отношение к жизни. И это имеет ценность как подготовка- пусть и односторонняя - к жизни. Разрешая "все", надо следить затем, чтобы, потакая капризам, не притупить тем самым желания. Там мы ослабляем волю, здесь-отравляем ее.

Это не "делай, что хочешь", а я сделаю, я куплю, я тебе дам все, что хочешь, только проси то, что я могу тебе дать, купить, сделать. Я тебе плачу за то, чтобы ты сам ничего не делал, чтобы ты был послушным.

"Съешь котлетку - мама тебе книжечку за это купит. Не пойдешь гулять, я тебе за это конфетку дам".

Детское "дай", даже безмолвно протянутая рука должны натолкнуться на наше "нет", и от этих первых "не дам", "нельзя", "не разрешаю" зависит огромная область воспитания.

Мать еще не хочет видеть своей задачи, она предпочитает лениво, трусливо отсрочить, отложить на после, на потом. Она не желает знать, что из воспитания нельзя изъять трагическую коллизию неумного, неправильного, недопустимого желания с мудрым запретом, нельзя исключить еще более трагического столкновения двух желаний, двух прав на общей территории. Он хочет взять в рот горящую свечу - я не могу ему это разрешить, он хочет нож – я боюсь дать ему его, он протягивает руку к вазе - а мне ее жаль, он хочет, чтобы я играла с ним в мяч - мне хочется почитать… Нам необходимо определить границы его и моего существования.

Новорожденный тянется к стакану, мать целует его ручку - не помогает, дает погремушку - не помогает, велит убрать соблазн с глаз долой. Если младенец вырывает руку, швыряет погремушку оземь, ищет взглядом спрятанный предмет, сердито смотрит на мать, я спрашиваю себя: кто из них прав - мать-обманщица или младенец, который презирает ее?

Тот, кто не продумает как следует систему запретов и приказов, когда их мало, тот растеряется и не сможет ориентироваться, когда их станет много.

42. Деревенский мальчик Ендрик.