— А что ж еще? Все, как говорится.

— Он говорит Антону: ты ее запряги в сани да прокатись на Гончаровку, сразу тише станет. говорил?

— Здесь это, и теперь скажу: здоровые бабы, а делать им нечего, у нас лошадей не хватает, видишь, какая история.

— Ах! — крикнула Оксана. — Уходите, уходите отсюда! Марш!

Силантий засмеялся и выбрался с Антоном из кабинета. Оксана повалилась на диван, где уже давно дремала Рахиль.

— Силантий — интересная личность, сказал я. — Вот бы вы занялись ее изучением.

Оксана ринулась из кабинета, но в дверях остановилась и сказала, передразнивая кого-то:

— Насквозь вижу: стеклянный!

И убежала, сразу за дверями попав в какую-то гущу колонистов; услышал я только, как зазвенел ее голос и унесся в привычном для меня колонийском вихрике.

— Рахиль, идите спать.

— Что? Разве я хочу спать? А вы?

— Я ухожу.

— Ага, ну… конечно…

Она, по-детски кулачком протирая левый глаз, пожала мне руку и выбралась из кабинета, цепляясь плечом за край двери.

4. Театр

То, что рассказано в предыдущей главе, составляло только очень незначитекльную часть зимнего вечернего времени. Теперь даже немного стыдно в этом признаться, но почти все свободное время мы приносили в жертву театру.

Во второй колонии мы завоевали настоящий театр. Трудно даже описать тот восторг, который охватил нас, когда мы получили в полное свое распоряжение мельничный сарай.

В нашем театре можно было поместить до шестисот человек — зрителей нескольких сел. («Педагогическая поэма» 1935 г., с.48: «…это значило, что мы можем обслужить несколько сел»). Значение драмкружка очень повышалось, повышались и требования к нему.

Правда, были в театре и некоторые неудобства. Калина Иванович считал даже эти неудобства настолько вредными, что предлагал обратить театр в подкатный сарай:

— Если ты поставишь воз, то ему от холода ничего не будет, для него не нужно печку ставить. А для публики печи надо.

— Ну и поставим печи.

— Поможет, як биднрму рукопожатия. Ты ж видав, что там потолка нету, а крыша железная прямо без всякой подкладки. Печки топить — значит нагревать царство небесное и херувимов и серахвимов, а вовсе не публику. И какие ты печки поставишь? Тут же нужно в крайнем разе чугунки ставить, так кто ж тебе разрешить чугунки, это ж готовый пожар: начинай представления и тут же начинай поливать водой.

Но мы не согласились с Калиной Ивановичем, тем более что и Силантий говорил:

— Такая, видишь, история: бесплатно, здесь это, представление, да еще и пожар тут же без клопот — никто, здесь это, обижаться не будет.

Печи мы поставили чугунные и железные и топили их только во время представления. Нагреть театральный воздух они никогда не были в состоянии, все тепло от них немедленно улетало вверх и вылезало наружу через железную крышу. И поэтому, хотя самые печи накалялись всегда докрасна, публика предпочитала сидеть в кожухах и пальто, беспокоясь только о том, чтобы случайно не загорелся бок, обращенный к печке.

И пожар в нашем театре был только один раз, да и то не от печки, а от лампы, упавшей на сцене. Была при этом паника, но особого рода: публика осталась на местах, но колонисты все полезли на сцену в неподдельном восторге и Карабанов на них кричал:

— Ну что вы за идиоты, чи вы огня не бачили?