Вера в человека улучшает человека.

Поэтому когда приходят родители и начинают жаловаться на сына: "Он такой-то и такой-то, он то-то и то-то, ну отчего это? Что мне делать?" - то ответ всегда ясен. Он такой-то и такой-то, ваш сын, потому что вы способны жаловаться на него без конца - от одного этого дети портятся! Когда я жалуюсь, что у меня плохой сын, я все больше уверяюсь в этом, я все меньше верю в него - и он становится все хуже и хуже.

Что делать? Ходите и рассказывайте, какой ваш сын хороший!

8

Особенно страшно для детской души подозрение.

Я обещал не учить и не призывать, но вот случай, когда я готов крикнуть: не смейте!

Не смейте подозревать ребенка в дурном! Даже если для подозрения есть основания.

Бойкий первоклассник стянул в школьном буфете пирожные - да не одно, не два, а целый поднос. Схватил с прилавка и потащил. Разумеется, его тут же поймали и повели к директору школы на суд и расправу. Но в директорский кабинет ворвалась молодая учительница:

- Коля не брал! - закричала она. - Вы не знаете! Коля не вор! Пирожные упали, он их собрал и понес... Нельзя же с полу есть?

Когда об этом случае было рассказано в газете, то пришло несколько возмущенных писем: что же это за учительница? Она потакает воришке! Что вырастет из мальчика?

На взгляд одних, мальчик был погублен в этот день.

На взгляд других, мальчик был спасен добросердечной учительницей.

А вы как думаете, читатель?

На мой взгляд, подозрение в дурном намерении, в злом умысле, в воровстве, в предательстве так же страшно, как и сам злой умысел, воровство и предательство. Сколько детских душ погублено оттого, что на ребенка пало однажды подозрение! Какие ссоры и разлады в семьях, где растут дочери и где родители постоянно подозревают дочь невесть в чем, стоит ей лишь на полчаса позже вернуться домой!

Дети, мальчики и девочки, должны возвращаться домой вовремя: за них страшно. Но мы не должны, не имеем права подозревать их в дурном. Даже в юриспруденции, имеющей дело с преступниками, установлена презумпция невиновности: обвиняемый не виноват, пока вина его не доказана. А у нас, у воспитателей, имеющих дело не с закоренелыми рецидивистами, а с мальчиками и девочками - действительно невинными детьми, презумпции детской невиновности отчего-то нет. Дети у нас всегда под подозрением.

9

-Прошу считать меня человеком - прошу надеяться на меня!

Мы обычно говорим, что ребенок тоже человек, хотя и не совсем ясно, по сравнению с кем "тоже" - с нами, что ли?

Но, повторяя это, мы относимся к ребенку как к будущему человеку: дети - наше будущее, тем они и ценны. Ребенок - человек, но в будущем, а сегодня он вроде бы и не человек. Безобидный, привычный вопрос: "Каким человеком вырастет мой сын?" - таит большую опасность. Чрезмерные заботы о будущих качествах ребенка мешают сегодня увидеть его. Я все время гадаю: "А что из него вырастет?" - как будто тот, который сегодня передо мной, чем-то не устраивает меня. Для себя самого ребенок - человек сегодня, и никакими силами его не убедить, что он еще не человек или недочеловек. Чем искреннее я сегодня вижу в ребенке человека, тем лучше он будет, когда вырастет. Постоянно думая о будущем, я не с тем мальчиком общаюсь, что передо мной, а с каким-то мифическим, нафантазированным, будущим. В этом, собственно говоря, и состоит так называемый педагогический подход. Мы не просто общаемся с любимым человеком, а постоянно думаем о его будущем, хотя ничего о нем не знаем.

Но с будущим общаться невозможно, будущему нельзя утирать нос, с будущим нельзя гулять - только с сегодняшним! С первого дня родители расходятся со своим ребенком: он живет нынешней минутой, а родители - будущим, которого ни дети, ни даже родители не знают. Как же им понять друг друга, найти общий язык?

Все пугают детей неведомым будущим, все пугаются будущего. Сейчас ребенку год, три года, десять лет, пятнадцать. Но, считаем мы, коль скоро мы его воспитываем, он, следовательно, еще не совсем человек. Вроде недоделанной машины. Вот вырастет, вот закончится воспитание, тогда увидите... А когда это будет? В восемнадцать, в двадцать пять, в тридцать? А может, о результатах воспитания справедливо судить лишь в семьдесят лет?