Нет, неверно, что в каждой семье свое и только свое и потому нет и не может быть общих законов семейного воспитания. Свое-то свое, но есть в людях общее - одна правда на всех, одно милосердие, одна красота. Законы воспитания - это прежде всего законы передачи общего.

...Как узнаёт в городе отец о рождении сына или дочери? По телефону. Звонит - и ничего, звонит - ничего, и вдруг, когда он в полном отчаянии, незнакомый голос говорит ему: "Поздравляю вас..." В одно мгновение проходит человек всю амплитуду чувств и состояний от низин отчаяния до высших вершин счастья. И вот что интересно (я многих мужчин расспрашивал, все говорят одно): в эти минуты у человека нет забот, и нет тревог, и нет досад, и нет обид - всем все простил, весь мир любит, все может, потому что явлена человеку высшая справедливость - он отец!

Но может быть, это все мерещится? Может быть, никакого духа нет в людях и он удел избранных? Вон как много людей на свете, и все разные. Может быть, и бессмысленно искать общее в них?

...Ранним летним утром, еще и семи нет, я стою на перроне Киевского вокзала. Только что пришла дальняя электричка, и густым потоком во всю ширину платформы идут спешащие на работу люди. Ничто их не объединяет сейчас, каждый в отдельности погружен в свое. В свои мысли, каждый в своем мире. Да и разные какие! Какое богатство типов и личностей, непохожестей и определенностей, какое разнообразие в физиономиях, в росте, в возрасте, как различаются люди по свету в лицах, по прямоте походки, по движениям, по одежде и прическе - нет двух одинаковых в тысячном потоке.

Но это же лишь видимое! А невидимо в жилах каждого течет кровь, и она настолько общая, что ее можно переливать от одного к другому, и у всех одна температура, если не болен человек, и одно количество гемоглобина, у всех легкие... И точно так же, при всем огромном разнообразии личностей, нравственное здоровье всех этих людей зависит не от чего-нибудь, а от состояния духа - от стремления к добру, правде и красоте. Эти люди очень озабочены сиюминутными делами: они боятся опоздать, они ждут встречи с работой, с товарищами, с начальством, и каждый из них оставил заботы в своем доме, чтобы вернуться к ним вечером. Заботы! Проблемы! Тревоги! Мечтания и ожидания. Но есть и русло, в котором текут все эти заботы, тревоги, радости и горести, любовь и злость, грусть и счастье; это русло - духовность в той или иной ее степени.

Нет, неверно, что в каждой семье свое и только свое и потому нет и не может быть общих законов семейного воспитания. Свое-то свое, но есть в людях общее - одна правда на всех, одно милосердие, одна красота. Законы воспитания - это прежде всего законы передачи общего.

...Как узнаёт в городе отец о рождении сына или дочери? По телефону. Звонит - и ничего, звонит - ничего, и вдруг, когда он в полном отчаянии, незнакомый голос говорит ему: "Поздравляю вас..." В одно мгновение проходит человек всю амплитуду чувств и состояний от низин отчаяния до высших вершин счастья. И вот что интересно (я многих мужчин расспрашивал, все говорят одно): в эти минуты у человека нет забот, и нет тревог, и нет досад, и нет обид - всем все простил, весь мир любит, все может, потому что явлена человеку высшая справедливость - он отец!

38

Нам трудно примириться со смертью; мы говорим, что человек продолжает себя в детях, в делах, что он живет в памяти людей, он что-то оставляет после себя. После! А его не будет. И не всем дано совершить такие дела, чтобы они жили вечно.

Но нет же, человек и в самом деле не весь умирает, потому что со смертью его умирают лишь конечные его желания - они сугубо личные. Но бесконечные его стремления остаются - они ведь общие. Не только память о нем остается (она-то как раз может и исчезнуть), не только в детях и делах остается человек, нет, остаются его реальные общие желания. Оттого у духовно развитого человека возникает глубокое ощущение бессмертия. Отыщите, перечитайте предсмертные письма казненных революционеров, подпольщиков, партизан - они все пишут о том, что их заменят другие борцы, что их дело, их идея, их мечта, их стремление не погибнут. Бессмертие своего дела, своих стремлений они искренне воспринимают как личное бессмертие и потому не боятся гибели, не чувствуют себя погибающими "целиком". Здесь нет самообмана: общие стремления - часть, большая часть их личной души, и поскольку эти стремления не умирают, то не вовсе, следовательно, умирает и человеческая душа. Так возникло представление о бессмертии души, приобщенной к всеобщему бесконечному стремлению к правде, добру и красоте. Как видим, здесь нет мистики.

"...Я не боюсь смерти, - писал Муса Джалиль. - Это не пустая фраза. Когда мы говорим, что мы смерть презираем, это на самом деле так... Если я при жизни делал что-то важное, бессмертное, то этим я заслужил другую жизнь - "жизнь после смерти". Но важное и бессмертное лишь то, что отвечает бессмертному духу человечества".

Если назвать словом святое самое высокое, выше нет ("святая память", "святое чувство любви к Родине"), то великое стремление людей к возвышенному, к бесконечно правдивому, доброму и красивому, к свету, к светлому - это святой дух, хотя он и живет на земле, в землянах - в людях.

39

Ах, как хорошо писать и рассказывать о театре, о пианисте, о великих людях прошлого или настоящего, о страстных ученых и замечательных стройках - обо всем, где дух, где свет, где значительность! А вот - семья, дети, дрязги, неуемный крик по ночам, кто-то канючит, кто-то раздраженно кричит: "Замолчи, я кому сказала!", запах пеленок, пролитая каша, горшок посреди комнаты, порванные колготки, сопливый нос, золотушные пятна, надутые губы, плач, рев, и снова: "Замолчи, а то сейчас получишь!" И вот в этой безысходной череде неумолимых забот, от которых нет ни отдыха, ни спасения, в этой беспросветной круговерти и рождаются чистые души, высокий дух, растет нечто прекраснейшее на земле - то, без чего нет ни театра, ни концерта, ни стройки, ни науки, ни возвышенного, ни света - ничего.