— Горе, наверное, большое заставило вас прийти сюда?

— На душе у меня страшный несмываемый грех! — с отчаянием выкрикнул он, закрыв лицо руками. — Бог оставил меня! Перекрести меня! Страшно мне!

Иеромонах перекрестил его и усадил на камень, рядом с собою.

Пробили монастырские часы. Когда угас в воздухе их ночной перезвон, человек робко и растерянно, в бессвязных словах, рассказал страшную повесть о себе.

— Это было в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Я служил в Красной Армии. Пьяными мы ворвались в этот монастырь. Перед этим у монастырских стен мы расстреляли двух печерских жителей. Со свистом, руганью и песнями мы взломали церковные двери и в шапках, с папиросами в зубах ворвались в храм искать сокровища. Что мы в храме ни делали, — подумать теперь страшно! Плевались, пели песни, хохотали. Я, как сейчас помню, все хотел в уста Спасителя папироску вставить.

…Никаких сокровищ мы не нашли. Пошли в пещеры, где ваши иноки упокоиваются. Могильные плиты штыками да прикладами вскрывали, — все думали, что монахи свои драгоценности в гробы попрятали! Много монашеских гробов раскрыли, осквернили и разрушили. Ничего не нашли.

Стоял в пещере, на месте первоначального алтаря подвижников, образ Богоматери… Мы этот образ на пол опрокинули и сапогами, грязными солдатскими сапожищами… по этому образу!

Взяла меня злоба, что мы ничего здесь не нашли, и в злобе своей я штыком ударил в череп монаха, лежащего во гробе.

Стали мы выходить из пещер. Перед тем как выйти, я почему–то оглянулся назад и увидел, как над чьим–то гробом светилась синенькая лампадка…

Своды, мрак, переходы и этот синий огонь над гробом!

…Взглянул я на эту лампадку и обуял меня такой страх, что я закричал и как безумный выбежал из пешеры. С этих пор, вот уже десять лет, я не нахожу успокоения. Каждую ночь вижу монаха с проколотым черепом, и всюду, куда ни посмотрю, синие лампады перед глазами…

…Чтобы загладить окаянство мое, я стал изнурять свое тело. Вот, посмотрите…

Человек расстегнул рубашку и показал монаху железные вериги.

— Совесть погнала меня из России… сюда… монастырским стенам поклониться и попросить прошения у святых угодников. Услышит ли меня Бог? Простит ли меня, окаянного зверя?

Человек умолк и расплакался.

На прошание он попросил перекрестить его. Иеромонах перекрестил, и рука его коснулась железных вериг.

Долго смотрел ему вслед и думал о таинственных жутких путях русской души, о величайших падениях ее и величайших восстаниях, — России разбойной и России веригоносной.

Грозовые тучи прошли стороной. Далеко–далеко перекатывался гром, и в том направлении, где лежала Россия, вспыхивали молнии.

6. Т. Карлейль. Труд

Выдающийся английский мыслитель и историк Томас Карлейль (1795–1881) жил в XIX веке. Каким же образом он попал в главу «Этическая мысль в XX веке»? Дело в том, что, во–первых, его основные труды по этике не переиздавались на русском языке в течение многих десятилетий и, во–вторых, его размышления звучат так живо и современно, как будто написаны недавно, то есть в наше время.

Образно говоря, можно сравнить этическую мысль Т. Карлейля с гранитным олицетворяющим упрек монументом, с презрением и гневом указующим пальцем на современное общество, перепутавшее душевное здоровье с материальным благополучием.