Основы нравственности

3. Реакция христианина. Христианин говорит: «Ничто живое не рождается на свет с такими желаниями, которые невозможно удовлетворить. Ребенок испытывает голод, но на то и пиша, чтобы насытить его. Утенок хочет плавать — что ж, в его распоряжении вода. Люди испытывают влечение к противоположному полу — для этого существует половая близость. И если я нахожу в себе такое желание, которое ничто в мире не способно удовлетворить, это, вероятнее всего, можно объяснить тем, что я был создан для другого мира. Если ни одно из земных удовольствий не приносит мне подлинного ублаготворения, это не значит, что Вселенной присуще некое обманчивое начало.

Возможно, земные удовольствия и рассчитаны не на то, чтобы удовлетворить ненасытное желание, а на то, чтобы, возбуждая его, манить меня в даль, где и таится настоящее».

Нет смысла обращать внимание на людей, старающихся высмеять христианскую надежду о небе, говорящих, что им не хотелось бы провести всю вечность, играя на арфах. Этим людям надо ответить — если они не могут понять книг, написанных для взрослых, то не должны и рассуждать о них.

Все образы в Священном Писании (арфы, вениы, золото) — это просто попытка выразить невыразимое. Музыкальные инструменты упоминаются в Библии потому, что для многих людей (не для всех) музыка — это такое явление нашего мира, которое лучше всего передает чувство экстаза и бесконечности. Вениы или короны указывают на то, что люди, объединившиеся с Богом в вечности, разделят с Ним Его славу, силу и радость. Золото символизирует неподвластность неба времени (ведь металл этот не ржавеет) и его непреходящую иенность.

Люди, понимающие все эти символы буквально, с таким же успехом могли бы подумать, что, когда Иисус говорил нам, чтобы мы были как голуби, Он имел в виду, что мы должны нести яйца.

ВОПРОСЫ

1. Что означает слово «трансцендентный»?

2. Можно ли объять необъятное и какой–то мерой измерить бесконечное?

3. Можно ли человека, утратившего иллюзии, назвать пессимистом? Почему такой человек не способен поймать солнечный зайчик?

4. Какова реакция верующего человека на свое, возможно, нереализовавшееся счастье?

5. Знаете ли вы людей, которым удалось полностью реализовать свои надежды?

Глава 7. Нравственность и пол

1. И. С. Тургенев. Первая любовь[46]

Мне было тогда шестнадцать лет. Дело происходило летом 1833 года.

Я никогда не забуду первых недель, проведенных мною на даче. Погода стояла чудесная; мы переехали из города девятого мая, в самый Николин день. Я гулял — то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой; брал с собою какую–нибудь книгу — курс Кайданова, например, — но редко ее развертывал, а больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила во мне, и сердце ныло — так сладко и смешно: я все ждал, робел чего–то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.

Помнится, в то время образ женщины, призрак женской любви почти никогда не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал, во всем, что я ошушал, таилось полуосознанное, стыдливое предчувствие чего–то нового, несказанно сладкого, женского…

Это предчувствие, это ожидание проникло весь мой состав: я дышал им, оно катилось по моим жилам в каждой капле крови… ему было суждено скоро сбыться.

У меня была привычка бродить каждый вечер с ружьем по нашему саду и караулить ворон. К этим осторожным, хищным и лукавым птицам я издавна чувствовал ненависть. В день, о котором зашла речь, я также отправился в сад — и, напрасно исходив все аллеи (вороны меня признали и только издали отрывисто каркали), случайно приблизился к низкому забору, отделявшему собственно наши владения от узенькой полосы сада, простиравшейся за флигельком направо и прилежавшей к нему. Я шел потупя голову. Вдруг мне послышались голоса: я взглянул через забор — и окаменел… Мне представилось странное зрелише.

В нескольких шагах от меня — на поляне, между кустами зеленой малины, стояла высокая стройная девушка в полосатом розовом платье и с белым платочком на голове; вокруг нее теснились четыре молодые человека, и она поочередно хлопала их по лбу теми небольшими серыми цветками, которых имени я не знаю, но которые хорошо знакомы детям: эти цветки образуют небольшие мешочки и разрываются с треском, когда хлопнешь ими по чему–нибудь твердому. Молодые люди так охотно подставляли свои лбы — а в движениях девушки (я ее видел сбоку) было что–то такое очаровательное, повелительное, ласкаюшее, насмешливое и милое, что я чуть не вскрикнул от удивления и удовольствия и, кажется, тут же бы отдал все на свете, чтобы только и меня эти прелестные пальчики хлопнули по лбу. Ружье мое соскользнуло на траву, я все забыл, я пожирал взором этот стройный стан, и шейку, и красивые руки, и слегка растрепанные белокурые волосы под белым платочком, и этот полузакрытый умный глаз, и эти ресницы, и нежную шеку под ними…

— Молодой человек, а молодой человек, — проговорил вдруг подле меня чей–то голос, — разве позволительно глядеть так на чужих барышень?