Если вы получили знания, уместившиеся в 2500 часов занятий, то не все вы отдадите другим. Одно забудется, другое не усвоится. Разделим тогда общую сумму на три. 800 часов проповедей вы должны сказать.

Много это или мало? Если говорить только в воскресенье и по полчаса или по тем же 45 минутам академического часа, то за месяц вы скажете 4 часа проповеди в голом временном измерении, не касаясь качества. Четыре(!) в месяц. 48 — в год. Примерно 17 лет (!) вам придется отдавать то, чему вас пытались научить, накормить, напичкать за всего лишь четыре года обучения в семинарии.

За это время вы устанете, постареете, обрастете проблемами быта и семьи, озлобитесь, успеете нагрешить. А ведь чтобы хотя бы за десять лет отдать пастве полученные знания, нам всем нужно проповедовать в четыре — пять раз больше, чем мы это обычно делаем.

Вывод: либо нас плохо учат; либо мы плохо учимся; либо одно и другое вместе. А может, мы идем в пастыри не для того, чтобы становиться пастырями. В любом случае налицо несоответствие полученного и отданного. Гора, как говорили римляне, рождает мышь. Человек прочитывает сотню книг, а из сказанного им за жизнь нельзя составить и тощей брошюры. Человека учат, учат, а он с легкостью выпускает из одного уха то, что влетело в другое, лишь только покинув коридоры alma mater.

Мы не получаем знаний только для себя. Никто так знания не получает. Ни врач, ни инженер, ни летчик. Знания получают, чтобы отдавать. Тогда это жизнь. Съесть и не переварить — это смерть от несварения желудка.

Вот арифметика, которая с недавних пор меня интересует. Сколько нужно проповедовать и как, чтобы оправдать свое длительное пребывание за семинарской партой и получение уникального и интегрального образования? Сколько недополучает наша паства по причинам указанным и подразумеваемым? Какие экклесиологические проблемы рождаются от сей молчаливой лени или от того, бывшего, формального образования?

Покамест ответа нет. Есть цифры, упрямо строящиеся на бумаге, и даже в сильно урезанном и сокращенном виде сильно вопиющие к небу, словно кровь Авелева.

1872 Проповедь о проповеди

Писание привычно умножает слова для усиления смысла и словно возводит их для этого в квадрат. Есть небеса, а есть небеса небес. Есть смерть, а есть «смертью умрешь». Есть Святое, и есть Святое Святых. Есть еще «проклятием ты проклят», «умножая, умножу» и многое другое. В мире бизнеса есть подобное удвоение. Есть не только продажи, но и «продажи продаж», т.н. «франчайзинг». У нас назрела необходимость в проповеди о проповеди. Она должна быть направлена на самих проповедников, чтобы разбудить, взбодрить и научить.

В этом нет ничего странного. Есть ведь учителя, то есть те, кто учит детей и взрослых. Но есть и учителя учителей, т.е. те, кто учит учителей. Для студентов есть профессора. Для профессоров -академики. Есть лестница вверх по мере усложнения задач. Один режиссер снимает фильм для массы потребителей. Другой - для некоторых режиссеров. Одним словом, это - стандартное явление в мире людей, и нам нужна проповедь о проповеди, и проповедь для проповедников.

Им нужна, к примеру, хорошая память. Ее нужно разрабатывать. Когда-то были мастера-чтецы или декламаторы. Они могли перед аудиторией наизусть читать огромные куски художественной прозы, и, поверьте, на выступлении такого мастера полет мухи слышно было. Почему бы и нам не тренировать память на лучших образцах хорошей литературы?

Еще есть ораторское искусство. Найти тему, развить ее и донести до слушателя - задача такого искусства. Этим надо заниматься. Демосфен с камешками во рту и Цицерон над речью в свете масляной лампы - наши хорошие товарищи.

Гомилетика - наука о произнесении проповедей - у нас существует. Но существует по остаточному принципу, как культура - в Советском Союзе. Кое-что есть? - Этого хватит. А в это время реклама проповедует, сатирики и комики говорят без отдыха (все упорно тренируются, надо сказать), политики «толкают» спичи, кино и музыка тоже занимаются своеобразной проповедью. Можно ли молчать в это говорливое время? Навряд. Но священники сомневаются в своих возможностях. Они не уверены, получится ли у них. Еще им совесть связывает язык (самый благочестивый и опасный враг проповедника). Еще они боятся осуждения коллег, зависти, неодобрения начальников.