А еще можно пойти на тренировку спортсмена-олимпийца. Сколько пота нужно пролить, сколько всякой ненормативной всячины от тренера выслушать, чтобы в конце концов с медалью на груди заплакать на пьедестале под звуки гимна! И так - везде. Так можно ли нам, не для страны, а для Господа, и не на сцене, а на амвоне трудясь, добиваться успеха без соответствующих затрат нравственных, умственных и физических? Вопрос риторический, и ответ «можно» даже поросенок бы не произнес, если бы разговаривать сумел.

Так давайте же засядем за книги, и обменяемся книгами. Давайте будем делать выписки из прочитанного и доверять бумаге яркие мысли, время от времени посещающие всех людей без исключения (!). Давайте разлепим рот, залепленный чем попало, только не страхом Божиим, и начнем говорить с людьми: до службы, в средине службы, после службы, за пределами службы. Со временем из всего этого могут родиться школы проповедников и катехизаторов, столь необходимые жаждущим душам.

Дары ведь имеют свойство умножаться, как только, принесенные нами, попадают в руки Христа. Не верите - прочтите еще раз об умножении хлебов. Сколько еды было, и сколько людей наелось! Рыб так бы и осталось две, а хлебов - пять, если все это лежало в сумке у апостолов или того мальчика, о котором в тексте упомянуто. Но принесли Христу и - накормили тысячи. Мы же часто вообще никого не кормим, потому что семинарские и академические знания храним в дипломах и значках, а людям не несем все, что учили долгими годами. Вот оно и плесневеет, а не умножается.

Простая арифметика. Сложите приблизительно в уме - сколько часов лекций выслушивает за три-четыре года ученик семинарии. А если еще и Академии? Получится страшенная цифра. Теперь попробуйте сложить - сколько часов проповедей произносит условно выбранный священник лет за пять-семь служения? Получится, что в сравнении с выслушанными поучениями за годы учебы, произнесенные поучения в годы служения, это - наплакал кот. Вопрос - зачем учился? Зачем таланты в землю зарыл и в оборот не пускаешь? Не страшно, что ли?

Все ведь когда-то летали, все под ногами земли не чувствовали. Духом пламенели, Господу служили. А потом незаметно мохом обросли, крылья сложили, лишний вес набрали, так что не взлетишь, стали усталыми скептиками и внешне успокоились. Если это - норма, то мы - не христиане. Нужно опять начинать летать. И полет этот должен быть мысленным и словесным. Потом - все остальное.

Это наше Святое Святых, чтобы нам смертью не умереть и не быть проклятием проклятыми.

1877 Человек-невидимка

О том, как стать человеком-невидимкой и что будет потом

Я листаю иногда по памяти детские книги, то есть те, что читал в детстве. Они имеют свойство извлекаться из памяти не в сухом информативном виде (сюжет, объем, смысл), а обрастают целым куском жизни, внутри которого были прочитаны, и воскресают в памяти именно с целым этим куско м.

«Записки Шерлока Холмса» — это не только сборник рассказов Конан Дойла, но и сумрачный осенний день с туманом за окном, и чувство тепла от батареи, в которую я упирался ногами, полулежа с книгой в кресле. Это тиканье старых настенных часов и всегда любимое, но такое редкое одиночество в доме.

А «Двенадцать стульев» — это уже продавленная тахта в другом доме, и много воздуха в комнате, и открытое окно, из которого видны жестяные крыши, и воркование голубей под стропилами. Это еще какое-то завистливое удивление от того, что вот так (!) можно писать, и фейерверк восторгов на каждой третьей странице, минуя предыдущие две. И это запах, запах старой бумаги, которая на момент чтения раза в три была старше меня, и которая до сих пор кажется мне несравненно лучше, чем веленевая, мелованная и прочие сорта бумаги, включая ватман, картон и наждачку.

А вот Герберт Уэллс — это интеллигентный выдумщик, вызывающий страх и удивление. После «Войны миров» было страшно смотреть на звездное небо. Все ли звезды мерцают, оставаясь на месте? А ну как от далекой планеты уже отделились капсулы с пришельцами и приближаются к Земле? Вот! Вот! Движется огонек. Не они ли? Дедушка тогда говорил, что мне рано читать взрослые книги. Удивителен и пугающ был также рассказ и о человеке-невидимке. Я вспоминаю сегодня о том чувстве удивления и нахожу его небесполезным для нынешних взрослых дней.

Состояние человека-невидимки романтично только первые пару минут. Казалось бы, как хорошо — ты видишь всех, а тебя никто. Широкая дверь для невинных шуток и опасных пакостей распахнута. А человеку ведь, к сожалению, очень часто хочется наполнить жизнь невинными шутками и опасными пакостями. Но очень быстро начинаются проблемы. Человек, будучи неуловим для глаза, все же излучает тепло и запах, он занимает место в пространстве, он оставляет следы. По сути, он виден и невиден одновременно.