Внутри Церковь действует евхаристично, а наружу миссионерски. Это две необходимые вещи, присущие Её природе. То есть, наружу — миссия. Внутри — Евхаристия. Если Евхаристия прекращается — Церковь умирает. Если миссия прекращается — значит осталось только убить Евхаристию, чтобы убить уже сердце в человеке. Он лежит и ранен. Осталось только ему сердце остановить.

Как увидеть предел, за которым уже нет смысла прилагать усилия? Может быть, общество настолько развращено, что просто не способно более воспринять проповедь?

Возможно. Существует такая тема как выработанность материала. Можно предположить, что человеческий материал выработан. Возможно, жила пуста, скважина выработана. Но так можно сказать, только если ты потрудился в этой жиле, в этой разработке, в этой породе. Ведь сама жизнь нас удивляет, когда ты приходишь к людям, которых считал не способными к серьёзному труду, внимательному слушанию — то можешь быть удивлен до полусмерти тем, что тебя слушают, на тебя смотрят с открытыми глазами и полуоткрытыми ртами, тебе боятся задавать вопросы, чтобы не перебивать. И ты чувствуешь, что всё, что ты говоришь — подобно воде, которая впитывается в мгновение. Такие вещи может пережить любой проповедник. Это будут золотые часы его жизни, а таких аудиторий у нас полным-полно.

Священники, рукоположенные в 90-е — это лейтенанты 41-го, окончившие ускоренные курсы, мало чему научившиеся и брошенные под танки. Протоиерей Александр Торик просил даже: «Вы не судите строго нас, священников 90-х». Как можно ставить миссионерские задачи перед Церковью в таких условиях? Может быть, нужно просто ждать, пока всё образуется само собой?

Самым естественным было бы ожидать интереса к миссии со стороны самих священников. Им удобнее всего и необходимее тревожиться об этом. И на повестке дня вопрос изменения формата общения священнослужителей. Священники должны быть более всего заинтересованы в проповеди Евангелия и в корпоративных связях, настроенных не на какие-то бытовые вещи, а на то, чтобы общаться, будить паству и учить её постоянно и планомерно. Не всколыхивать её время от времени, а учить людей планомерно.

То есть, статус священника из «жертвоприносителя» должен серьёзно корректироваться в сторону «жертвоприносителя плюс учителя». Либо он должен искать учителей в среде просвещённых, образованных мирян, которые бы дополняли его священнодействия планомерной работой учителей, истолкователей, катехизаторов в приходах.

Без такой работы очень трудно двигаться куда-либо.

Вероятно, Церковь и общество должны ответить на вопросы, уже проявлявшиеся в нашей истории, но так и оставшиеся без ответа?

Петровская эпоха — от Петра до революции характерна тем, что Церковь была в таких плотных объятиях, что, с одной стороны, вроде бы пользовалась всеми привилегиями, а с другой — задыхалась в объятиях государства. Когда большевик разрушал российскую государственность, он мог воевать с Церковью как активный безбожник, имея претензии к Господу Богу и Его служителям. А мог действовать проще — воевать с Церковью, как с одним из министерств, встроенных в систему того государства, которое он разрушал. То есть он воевал с Церковью и её служителями как с работниками министерств несуществующего государства. Эта обласканность государством, эта плотная встроенность в его структуры, эта завязанность на государстве в нашей истории ещё недавно была оплачена большой кровью. У нас должен быть генетический страх перед плотной спайкой и тесными объятиями с любой государственной системой. Мы должны подчеркнуть свою неотмирность. Мы живём здесь, понятно, и дружим со всеми. В этом смысле, мы можем жарить шашлыки с выходцами из Дагестана и есть лапшу с представителями Вьетнама.

Мы живём здесь, с ними, но навеки связывать себя с кем-то и плотно обниматься с кем-то навсегда мы не должны, потому что ещё недавно людей убивали за то, что в глазах убийц они являлись представителями свергнутого государственного строя. На правах чиновников этого государственного строя, просто одетых не в вицмундир, а в длинную одёжку с крестом на груди.

Широко распространено мнение, что повод для гонений на христиан всегда найдётся. И не важно, были ли священники служителями министерства или нет. И сейчас якобы сходная ситуация. Наши противники если захотят кресты пилить или христиан убивать — будут это делать, невзирая на наше поведение.

Да, конечно, они так поступать будут, безусловно. Но дело в том, что современная игра в исторические процессы предполагает легитимизацию своих действий согласием широких масс. Массы соглашаются молчаливо или громко с акциями против Церкви, когда представлен фактаж нашей встроенности в госструктуры или наше желание встроиться в них, заручиться их поддержкой. Поэтому очень важно, ни с кем не ругаясь специально, подчёркивать свою иноприродность этому миру. Любая власть рухнет, Церковь останется навсегда и в вечность перейдёт.

Конечно, настоящим врагам Церкви неважно, что мы скажем, во что оденемся, на каком автомобиле поедем и чем зубы запломбируем. Они будут нас не любить уже за одно то, что мы есть. Но им нужна поддержка широких масс, презираемых, но используемых, информационно натравленного плебса, который будет клевать на информповоды. И нужно эти вещи минимизировать. В любом случае необходимо превратиться из обслуживающего персонала общества потребления в активно, миссионерски действующую Церковь. В том смысле, что в обществе потребления обслуживающий персонал удовлетворяет потребности. Парикмахер удовлетворяет потребность в красивых волосах. Клоун удовлетворяет потребность в здоровом хохоте. Священник тоже может удовлетворять потребность в обществе потребления. Это раньше говорили, что священнослужитель связывает небо с землёй, или освящает быт или сообщает человеку внутреннее измерение его жизни. Вот что делает священник? Вопрос на засыпку. Как он сам себя определяет? В обществе потребления он (о, ужас!) удовлетворяет религиозные потребности.

Человек хочет, чтоб ему собаку покропили святой водой, например. Где-нибудь в Барселоне, пока ещё не в Чернигове и не в Твери. Но когда чихают у них — через два дня у нас тоже насморк. Сейчас всё очень быстро передаётся. Соберутся, скажем, пять тысяч людей с собаками на руках, чтобы их покропили. Но вопрос даже не в этом, можно ли кропить. У работника, удовлетворяющего религиозные потребности — незавидная участь. Если уж он стал в эту нишу — от него будут требовать удовлетворения самых разных потребностей. А они будут разные. Почему бы, например, не отпеть животину? Корову кропили святой водой, хворостиной били в Юрьев день или на Флора и Лавра, но её не отпевали. А сейчас на Западе уже отпевают тамагочи, отпевают кошку, отпевают канарейку. Раз ты удовлетворяешь религиозные потребности, будь любезен удовлетворяй широкий спектр. Насыщай рынок, так сказать, услугами.