Для того, чтобы было о чем говорить, нужно, чтобы было о чем молчать. Тихое и медленное созревание слова в тайном мраке внутренней жизни так же необходимо, как полносрочное донашивание ребенка. Иначе мир будет наполнен выкидышами, не способными выжить и окрепнуть.

Празднословие же не терпит молчания, враждует против него. Дух празднословия в тишине ощущает угрозу. Так и летучие мыши, если бы умели говорить, кричали бы «Выключите свет!» Болтовня есть явление фоновое, безразличное к смыслу — лишь бы что-то звучало. Это синоним отчуждения всех ото всех, потому что родным людям молчание не тягостно. Чужие, да, те обязаны заполнять тишину болтологией, чтобы не чувствовать неловкость. Отсюда вывод: торжество бессмысленных разговоров есть доказательство отчужденности людей друг от друга и глубокого внутреннего одиночества.

Раньше рисовали агитплакаты на тему: «Сколько воды вытекает за сутки из незакрытого крана, если толщина струйки равна спичке?» Точную цифру не скажу, но объем утрат в результате получается устрашающий. Вернемся к нашей теме, вооружившись аналогией. Вместо незакрытого крана — не закрывающийся рот. Толщину струйки определить сложно, тут уже спичка не помощник, но струя пересыхает только на время сна. Каковы потери? Подсчет здесь вряд ли возможен, но потери огромны.

Больно смотреть, когда машина, везущая зерно, по дороге высыпает сквозь щели в бортах килограммы драгоценного груза. Так же больно смотреть, когда теплотрасса, усеянная наспех залатанными дырами, греет зимой воздух на улице, а батареи в домах едва теплые. Такие потери сродни болтовне «на воздух», сродни разговорам без цели и смысла. Можно, кстати, предположить, что связь между теми и этими потерями глубока и реальна. Ведь все хозяйственные люди молчуны. Они конкретны и практичны.

Среди фермеров, рыбаков, лесорубов, шахтеров найти болтуна большая редкость. Практичность и немногословность некоторых северных народов вошла в анекдоты, но смеется хорошо известно кто. У молчунов, как показывает опыт, не только слова, но и вода, тепло, налоговые сборы тратятся разумно и экономно. А ведь мы тоже далеко не южане, но «варежку» прикрывать не умеем. Может отсюда и многое другое?

Путь из Египта болтовни в Палестину молитвы лежит через пустыню молчания. Но это не молчание немого. Это молчание, при котором совершается внутренняя работа собирания помыслов. Как говорит Давид: «Воспламенилось сердце мое во мне; в мыслях моих возгорелся огонь; я стал говорить языком моим». Но прежде этого было вот что: «Я сказал: буду я наблюдать за путями моими, чтобы не согрешать мне языком моим; буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною. Я был нем и безгласен, и молчал даже о добром; и скорбь моя подвиглась» (Пс. 38).

То есть, сначала был нем и безгласен. А потом сердце воспламенилось, в мыслях появился огонь, язык заговорил доброе и важное. Такова последовательность, и если сердце в человеке не горит, то очевидно, что он не умеет по временам быть немым и безгласным.

1753 Драматурги во власти

В юности я читал одну философскую пьесу. Суть ее в следующем (в деталях могу ошибиться, виною время). В почтенном семействе, окруженный любовью и заботой, живет слепой мужчина почтенных лет. Он - муж и отец. Тот мрак, в который погружены его глаза, с избытком компенсируется душевным теплом и светом, которые обеспечены заботой родни. И вот однажды, когда все домочадцы были заняты делами вне дома, а глава семьи сидел один у открытого окна, то ли лекарь, то ли факир с улицы завел со слепцом разговор. Незнакомец отрекомендовался целителем всех болезней и пообещал вернуть мужчине зрение. Вскоре его глаза несчастного вновь ясно видели свет и окружающие предметы. Но чудесную новость хозяин решил на время утаить и продолжить вести себя, как слепой, чтобы сильнее удивить семейство. Каков же был его ужас, когда он, подглядывая за своими любезными родственниками, обнаружил, что вся их любовь к нему -одно притворство. Опять-таки я не помню всех деталей, но нетрудно вообразить, как именно можно смеяться над слепым. Дети были циничны, жена изменяла мужу с одним из его друзей, свои мелкие пакости творила ежедневно прислуга. Одним словом несчастный слепец жил в атмосфере «вежливого ада». Потрясение его было так велико, что вскоре, сидя у окна, он вновь увидел своего целителя и, не колеблясь, попросил того забрать назад чудесно подаренное зрение. Так, правда, которой мы так часто страстно добиваемся, способна убить человека или оказаться неподъемной.

Память, как море, сама себя чистит. Мы забываем огромные объемы информации, и этим сохраняем психическое здоровье. Вот и моя память упустила множество деталей и сохранила только фабулу. Но фабула эта, на мой взгляд, гениальна. Только человек, переживший ряд тяжелых жизненных разочарований, но не утративший ни ума, ни чуткости сердца, может писать такие пьесы. Память удержала и имя автора. Это - Жорж Клемансо, видный французский политик 20-го века, бывший и военным министром и даже возглавлявший в одно время кабинет.

Успешный политик и одновременно - драматург. Возможно ли это? В нашей истории во времена, предшествующие катастрофам, люди, типа Савенкова нередко совмещают писание стихов с террористическими актами. Потом, когда катастрофа вполне совершится, бывшие интеллектуалы, вроде Луначарского, получают портфели министров образования. Люди, типа Горького мечутся между Сорренто и Горками, то благословляя Буревестника, то приходя в ужас от того, что они благословили. Но Горький никогда не был во власти. Наша местная традиция ставит писателей на довольствие, рекрутирует их и использует, «к штыку приравнивая перо», но в саму власть, не пускает и не посвящает. На Западе иначе. Известный недавний пример - Вацлав Гавел, и драматург, и политик, успешно возглавивший Чехословакию после распада Советского блока и перед распадом самой Чехословакии.

Безусловно, всем писателям в политике делать нечего, да и большинство из них слово «политика» произносят с содроганием. Но и полная автономизация политики от интеллектуальной жизни, полное отсутствие интеллектуалов во власти тоже подобно диагнозу.

Когда мы в очередной раз слышим о евроинтеграции, то должны думать и о том, что дело не только в создании общей законодательной базы или в наращивании промышленных мощностей. Дело еще и в наличии некоторого интеллектуального разрыва между мирами. Разрыва, благодаря которому, в одном мире писатели могут становиться успешными премьерами (именно успешными, а не бесполезными мастерами красивой фразы), а в другом - мало кто понимает, зачем вообще что-то читать.