Иоанн Сергиев хотел послужить делу православной миссии и вначале серьёзно думал о проповеди в далёких краях. Но. Внимательный взгляд вокруг открыл ему картину странную и жуткую. Ничуть не меньше, чем язычники, в просвещении Христовым светом нуждались крещёные люди. Среди богатых и образованных — разврат и вольнодумство. Среди простого народа — невежество, пьянство, озлобленность. Чтобы спасать из адовых челюстей бесценные души, не нужно никуда ехать. Поле для борьбы открывается на каждом шагу, в каждом селе или городе.

Отца Иоанна можно назвать всероссийским батюшкой, но всё же он в первую очередь — кронштадтский. Это в низкие двери кронштадтских лачуг входил он после службы, неся в руках пакеты с едой или лекарства. На улицах этого приморского военного городка озябший бедняк мог нежданно-негаданно получить в подарок от молодого священника пальто или сапоги. Там отец Иоанн причащал умирающих, крестил детей, служил молебны, и там он начал ежедневно совершать Божественную Литургию.

Святые будут судить мир. Об этом говорит апостол Павел. Святые уже сегодня судят мир. Судят одним фактом своего существования. Людям было бы легче находить себе оправдания, если бы не было тех, кто преодолевает мирскую логику и живёт Христовым умом. Люди, в сердцах которых нашёл покой Иисус Христос, в исходном положении такие же, как и мы. Они из той же плоти и крови, они — буквально — тем же миром мазаны. Молились тому же Богу, боролись с теми же страстями, читали ту же Книгу. Почему они светлы, как солнце, а мы нет — загадка. Может, святость подобна таланту, и сколько ни учи ребёнка музыке, Моцартом ему не стать? Возможно. Отец Иоанн служил ту же Литургию, что мы, но нам не дано служить так, как он. Не дано. А может, не хотим?

Литература о кронштадтском батюшке огромна. Это и описание чудес, и различные воспоминания, и злобные прижизненные нападки либеральной печати (святых любят не все). Есть и его дневник — «Моя жизнь во Христе». Со всем этим не то что стоит, а надо ознакомиться. Но каждый раз от разговоров о «Доме трудолюбия», о путешествиях по России с непрестанными службами и частыми исцелениями, о корзинах писем с просьбой помолиться , нужно возвращаться к разговору о главном — о Литургии.

Между словом «Литургия» и жизнью отца Иоанна можно поставить знак равенства. Уже видя на горизонте грозовые тучи надвигавшихся гонений, отец Иоанн показал всему миру, и особенно всему клиру, каким сокровищем мы обладаем и как им надо пользоваться.

«Иоанн» означает «Божия благодать». Это имя, ставшее у нас крестьянским и простонародным, носил Предтеча. Им был украшен любимый ученик Господа. Так же звали самого огненного и златословесного проповедника. В этом же ряду стоит и наш сородич — Иоанн Сергиев.

К святым обычно обращаются словами «моли Бога о нас». К отцу Иоанну можно обращаться так: «научи нас понимать, любить и служить Божественную Литургию».

778 История

Разговор о Христе и Церкви невозможен без попутного освещения исторических тем. Можно не трогать биологию, физику и любую другую науку, но не трогать историю не получится. Изучению Евангелия рано или поздно должно сопутствовать захватывающее знакомство с историей мира накануне первого Христова пришествия. Человеку должен быть понятен исторический контекст, в который помещена евангельская история. Римские завоевания, господство эллинистической культуры, иудейские секты, напряженное ожидание Мессии, дошедшее до языческого мира благодаря еврейскому рассеянию - всё это и многое другое крайне важно для вдумчивого и интересующегося христианина. В этом смысле история похожа на карту, отображающую действие Божественного промысла, и богословию без нее не обойтись. «Филология, - сказал один человек, -рождает богословие». Это он сказал о еврейском и греческом - о библейских языках, и в этом смысле прав абсолютно. Точно так же можно сказать, что история рождает богословие. Или, по крайней мере, питает богословие, помогает богословию.

Еретик не историчен. Еретик не хочет адекватно оценивать сегодняшний день, не хочет связывать его с прошлым, соответственно, не хочет ткать причудливое кружево действительности. Он хочет насиловать настоящее и фантазировать о будущем. Для этого ему нужно сжечь прошедшее или хотя бы изуродовать его.

Михаил Грушевский

Власть прошедшего велика. Люди интуитивно понимают это, и потому так жарко спорят временами о минувших эпохах, так страстно делят историческое наследство. История ведь существует объективно, она - факт. Но это факт такого порядка, который не вмещается ни в одно индивидуальное сознание, и даже ни в одно коллективное. Дед моей хорошей знакомой служил в армии Буденного. Ему было лет девятнадцать, когда их по тревоге подняли, скомандовали «по коням!» и повели куда-то. Они скакали, воевали, кого-то рубили, от кого-то убегали. Потом в истории это назовут «походом на Польшу». У тех, кто будет об этом читать, в воображении возникнет яркая и масштабная картина. А у деда моей знакомой остался в памяти только страх, чувство голода и желание выжить. Участники истории не понимают историю. Они ее ощущают. А понимают историю те, кто придет позже.

Поскольку история объемна и огромна, людям приходится составлять схемы, подтверждать их правоту тщательно отобранными фактами. Факты, выпадающие из схемы или противоречащие ей, нужно игнорировать, истреблять или замалчивать. От этого соблазна не избавлен никто из числа людей, в чьих головах сложилась готовая и красивая схема.