Но разговор о фантастике, неизбежно приходящий к Евангелию, можно при желании продолжить, а не закончить на этой ноте. Дело в том, что были и есть писатели и режиссеры, которые намеренно прибегали к этой форме творчества. Одни — потому, что таким образом хотели завлечь читателя (зрителя), зная о его испорченном вкусе. Другие — потому, что это форма позволяла говорить правду в тех условиях, где за правду сажали.

Например, Андрей Тарковский, режиссер, которого интересовали только реальные вещи, несколько раз снимал фильмы на фантастические сюжеты. По мотивам произведения С. Лема «Солярис» и по мотивам романа братьев Стругацких «Сталкер». Авторы произведений тоже относятся к писателям, для которых фантастический сюжет — всего лишь упаковка. А фильмы — что ни на есть о вечном. «Солярис» — о возвращении к Отцу, о вечности моральной ответственности, «Сталкер» — о существовании Святого Святых, в которое не могут попасть ни наука, ни искусство, но только люди не от мира сего. Вот такую фантастику можно похвалить.

Из писателей-фантастов хочется выделить и Рея Бредбери. Он пишет для современного человека о вечных и прописных истинах, для человека, который уже живет в фантастическом мире, далеко превосходящем фантазию Жюля Верна. Мне очень нравится роман «451 градус по Фаренгейту». Он изображает мир на пороге ядерной катастрофы, мир, в котором люди перестали общаться и совсем перестали читать. Сначала не было времени (суета, знаете ли), потом книгу заменил телевизор, потом он разросся во всю стену, и т д. до тех пор, пока телевизор не занял все четыре стены, а книги стали сжигать за ненадобностью.

Приходящие ежедневно в твой дом с экрана люди стали ближе, чем домашние. Встречи с ними стали желанны, к ним спешили после работы. Подозрительным стал каждый, кто слишком долго разговаривал с соседом на улице. Люди стали внушаемы и вменяемы для всего, что говорилось с экрана. Те, кто осмеливался хранить дома какую-то книжечку, могли заплатить за это свободой или жизнью. Те, кто раньше тушил пожары — пожарники — теперь из-за новых технологий лишились привычного занятия (новые материалы уже не горят). Их работой стал розыск и сжигание еще где-то у кого-то сохранившихся книг.

И вот роман развивается вокруг одного такого пожарника, который утаил одну из запрещенных находок, прочел ее и почувствовал конфликт с привычным до сих пор миром. Человек очень быстро попал в роль опасного для общества преступника. Он бегством спасается от погони (что очень тяжело, ведь кругом кинокамеры, и в далеком «мозговом центре» ежесекундно видно каждого жителя цивилизации). Став изгоем, он находит таких же, как он, с той разницей, что новые знакомые являются хранителями нематериальных сокровищ. Каждый из них помнит наизусть какую-нибудь жемчужину мировой культуры: один помнит половину «Евгения Онегина», другой — «Песню Песней», третий — «Шахнаме» и так далее — послания апостола Павла, «Исповедь» Августина.

Эта картина — по сути изображение того, как мир с улыбкой выгоняет вон всех с собою не согласных. Так христиане древности были в глазах мира опасными злодеями и собирались на молитву по ночам в пустых местах. Так христиане будущего укроются на малое время от цивилизации антихриста, унося с собой в памяти сохраненные псалмы и молитвы.

Вот это та фантастика, которая мне по душе. Замятин, Оруэлл, Тарковский, Бредбери, Стругацкие — вот начало того большого списка авторов, которые трудятся не для того, чтобы человек плыл по течению, приятно проводя время, а для того, чтобы остановиться (как сказано у Иеремии), осмотреться, найти путь хороший и идти по нему.

281 Открыть Ему двери

Главный праздник христиан — праздник Пасхи. Это праздник воинов, выигравших битву. Израненные, но живые; уставшие, но радостные; сжимая оружие в налившихся тяжестью руках, воины смотрят на знамя победы. Вот оно медленно, но верно поднимается над войском, и из тысячи грудей раздаётся победное «ура!». Это — Пасха.

А второй по значимости праздник — Рождество. Это праздник детей. Они скачут вокруг ёлки, взявшись за руки, срывают с её пахучих веток пряники и конфеты, и никто их за это не ругает. Сегодня праздник и можно всё, кроме, разве что зажигать огонь под ёлкой. Под каждой подушкой подарок, в воздухе запах апельсинов, и стёкла окон раскрашены морозом так, что лучшему художнику повторить не под силу. Это — Рождество.

В течение одного литургического года Церковь даёт нам в полной мере пережить духовное детство и духовную зрелость — по крайней мере, по разу. Сначала человек бывает маленьким. Поэтому праздник христианского детства — Рождество — стоит вначале. Затем человек вырастает и окунается в драматическую двусмысленность жизни, где можно не заблудиться и не пропасть только благодаря Пасхальной победе. Эти два праздника взаимосвязаны и натянуты между полюсами христианской жизни, как звенящая струна. Они образуют ось, вокруг которой вращается Вселенная. И мы в этом году вновь в очередной раз дышим морозным и пьянящим воздухом Богоявления.

Я не ошибся: праздник Рождества, так же как и праздник Крещения, носил в древности это имя, и долгие годы оба праздновались в один и тот же день. Поскольку воздух этого праздника — воздух радостного детства, я позволю себе объяснить его смысл ещё одним детским примером. Многим из нас известно, как любопытны дети, как жадны они ко всему новому и необычному. Всклокоченный, как воробей, мальчуган вбегает во двор (класс, детскую площадку) и с сияющими от радости глазами кричит: «Эй, пацаны, там такое!» Десятки глаз загораются в ответ: «Какое? Где?»

Объяснять долго и трудно. «Айда покажу!» И вот уже быстрые детские ноги с топотом конского табуна бегут за первооткрывателем, за тем, кто первым увидел что-то необычное.