Где б ты ни был, жить отныне В ней тебе.

А вот и самое, пожалуй, известное у Бродского из рождественского цикла:

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре, чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе, младенец родился в пещере, чтоб мир спасти; мело, как только в пустыне может зимой мести. Ему все казалось огромным; грудь матери, желтый пар из воловьих ноздрей, волхвы — Бальтазар, Каспар, Мельхиор; их подарки, втащенные сюда. Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака, на лежащего в яслях ребенка издалека, из глубины Вселенной, с другого ее конца, звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

Конечно, не одни Пастернак с Бродским вдохновлялись Рождеством Спасителя и творили на эту тему. У пещеры Рождества нашлось место не только волхвам и пастухам. К ее входу с трепетом приближались богословы и философы. К ней стремились многие из тех, чей подвиг связан с чернилами и бумагой. Диккенс и Честертон, Гофман и Андерсен, а до и после них еще многие и многие из одаренных талантом и не лишенных религиозной чуткости воспевали земную Мать и небесного Ребенка. Злобный Ирод и кроткий Иосиф стали персонажами колядок и простонародных сценок. Бегство в Египет и дары волхвов были известны каждому крестьянину задолго до эпохи всеобщей грамотности.

Каждая зима, затягивая окна морозным узором и проникая стужей в щели дверей, из года в год и из столетия в столетие приносила с тех пор ощущение чуда и душевное тепло, которое ни с чем не перепутаешь.

Мы живем в мире, который Христос уже завоевал любовью. Но мы все еще движемся к тому, чтобы самим научиться любить.

Мы сидим в тени могучего и роскошного дерева, и семечко этого дерева лежит у нас на ладони.

329 Без цены

Золотую монету можно разделить на части, на две части, на три. Кажется, даже можно перекусить, если золото мягкое, без добавок. Можно перерубить старинную гривну. Получится рубль. Вернее, два рубля. А вот бумажные деньги нельзя рвать. Никакие рубли не получатся. Получится два кусочка бумаги.

Бумажные деньги — очень слабая вещь. Они могут перетираться на сгибе. Когда начинается война или революции, деньгами становятся хлеб, керосин, патроны, консервы. Бумажными деньгами тогда можно оклеивать стены или внутренность дорожного чемодана. Тем более что чемоданы в войну превращаются из кожаных в фанерные.

Жизнь человеческая чудесна хотя бы потому, что бумагу, денежные знаки в мирное время можно менять на кирпичный дом, шерстяную одежду, вкусную еду. Так не всегда было.

Авраам был богат. Иов — тоже. Но их богатство измерялось иначе и не помещалось в бумажник. Блеяли овцы, паслись стреноженные кони, мычали телята. Эти звуки вполне заменяли шелест банкнот. Эти звуки были лучше, и само богатство было осязаемо, масштабно. Ещё богатством были дети. У Иова — семь сыновей и три дочери. И серебристая седина в бороде тоже была богатством. Ты жил долго. Ты много раз смотрел на огненный рассвет и мягкий закат. Зима и лето много раз сменяли друг друга у тебя на глазах. Вот ты и дожил до внуков. Их свежесть, их гибкая слабость и неопытность дают тебе забыть о том, что кости у тебя начали скрипеть и спина по утрам не спешит разгибаться. Разве их глазки, жадно смотрящие в мир, и шёлковая кожа на ладошках не являются ещё одной разновидностью богатства?