О роли современного искусства в нашей жизни мы поговорим с отцом Андреем Ткачёвым.

— Как Вы считаете, батюшка, действительно ли искусство уже сказало все, что могло? Отслужило, так сказать, свое?

— Искусство не может «сказать всего», пока существует человечество. Искусство может отжить свое вместе, опять-таки, с человечеством. Исчезли ведь многие виды животных и растений из-за неправильной жизни поставленного над ними царя. Может исчезнуть и сам царь или не исчезнуть вообще, но так мутировать, что от прежнего человека в нем ничего не останется. Есть пророчества о том, что в последние времена бесы будут безработны, т.е. люди по лукавству сравняются с ними или даже превзойдут. Обществу таких людей искусство ничего не скажет, и из недр такого общества ничто вечное уже не родится. А до тех пор влюбленные будут писать свои или произносить чужие стихи, писатели будут носить в своем сердце тревоги и проблемы современников и пытаться творчески выразить их в произведениях, философы будут осмысливать данность. В общем, человек будет проявлять свое богоподобие в творчестве, в т.ч. художественном.

— Если есть в современном искусстве явления, достойные внимания, сопоставимы ли они по масштабу с классикой? Или искусство обмельчало?

— Да, наверняка каждая эпоха оставляет после себя в искусстве что-либо входящее в «золотой фонд» или приближающееся к нему. Конечно, человек вообще мельчает. Эту тенденцию нельзя не замечать. Мельчают мысли, жизненные ценности, мельчают или вовсе исчезают идеалы. Человеку становится не о чем петь, некого славить, некому удивляться. Тогда, конечно, ничего не остается, как констатировать свое пребывание в тупике новыми эпатажными способами. Поставить, например, посреди выставочного зала унитаз, а в него положить оплеванный глобус. И намек прозрачен, и имя для подобного творчества у критиков найдется. Но это, конечно, не искусство.

Это именно эпатажное объявление всем и вся о том, что жить незачем. И почти все эти «перфомансы», «инсталляции» — об этом.

Но искусство вовсе не обязано заниматься только описанием и выражением господствующего настроения жизни. Оно может звать и указывать дорогу, тем более что художественная форма обладает большей убедительностью, чем простые бытовые призывы. Вопрос сводится к личности творящего человека, к тому, чем он живет, к тому, о чем он не только пишет, но и молчит. Если человек разлагается вместе со всеми, и все его творчество сводится лишь к художественному изображению своего и общего разложения, то он променял Божий дар на чечевичную похлебку. А если художник творчески подошел в первую очередь к себе, решил свою жизненную задачу, увидел свет, то его талант превращается в мощное орудие помощи другим, знакомым с его творчеством. Подводя итог, можно сказать так: количество талантливых людей не уменьшилось, критически уменьшилось число людей, правильно живущих. Талантливый беззаконник — это уже не скальпель в руках хирурга, а тесак в руках буйнопомешанного.

— А можно примеры?

— Можно, но приведение примеров всегда отражает некоторое пристрастие и не бывает до конца объективным. Я в юности читал взахлеб Набокова, а потом вдруг ощутил себя на грязном заброшенном чердаке. Все в пыли и дышать нечем. Под ногами куча всякого хлама. Автор умудряется поднять с пола какую-то брошенную вещь, поднести ее к лучам света, пробивающимся сквозь дырявую крышу, и заинтересовать вас ею. Потом он бросает одну вещь и берет с пола другую. И так бесконечно, поскольку хлама на чердаке много. Вот такое возникло ощущение. То есть стилист Набоков прекрасный, и язык выпуклый, сочный. А ощущение пыльной духоты не проходит.

Мне не нравятся произведения, авторы которых так любят себя, что считают красивым все, что бы они ни делали. В таких произведениях можно подробно прочитать о том, как писатель посетил ватерклозет, провел ночь со случайной или постоянной подругой. Автор не стесняется помочь себе матерной лексикой, если не хватает нормальных слов или ситуация того требует. Я сомневаюсь, чтобы в повседневной жизни эти господа позволяли себе отрыгивать вголос или ковыряться в носу при посторонних. Можно ведь и по шее получить. А вот насморкать в душу читателя — это не жалко. Глубоко противны мне такие сочинители. Назову имена: Виктор Сорокин, Виктор Пелевин, Юрий Андрухович, Генри Миллер.

— О вкусах не спорят! Я, например, считаю Андруховича очень талантливым писателем...

— Я не оспариваю его талант. Я говорю о векторе, куда талант направлен. Что мы видим в его романах? Творческие пьянки, рождающиеся из безнадёги, или полная безнадёга на фоне случайной любви и пьянок — вот и все. Весь талант — в сочном, ироничном, захватывающем способе изложения. Причем заметьте, центральный персонаж его романов всегда не дома. От сумасшествия или суицида его спасает, по крайней мере, возможность вернуться, дорога к дому, как бы тривиально это ни звучало. Произойди все то же в стенах родного дома или на улицах родного города, так, чтобы бежать было некуда, — и человек мог бы оказаться в конце романа на краю моста или перед железнодорожными рельсами. Ведь талант дается человеку не для того, чтобы красиво поведать миру, как мне плохо, а для того, чтобы сказать читателю, которому так же плохо, куда идти, чтобы было лучше.

— Можно ли современному искусству отвести хоть какую-то роль в воспитании личности?

— По словам Григория Нисского, философия вечно беременна и вечно не может родить. Имеется в виду, что испытующий разум задает правильные вопросы, но без Откровения Божия не может на них ответить. Это же частично справедливо в отношении искусства. В какой-то части своих произведений искусство ставит злободневные, живые вопросы, пользуясь силой своего влияния на человека, поворачивает его лицом к лицу к этим вопросам и отвращает от суеты. Ответы, как всегда, за Богом и Его благодатью. Но польза от искусства очевидна: оно является формой самосознания человечества.