— Нынче стало модно искать эстетику в антиэстетике. Неужели она там есть?

— Есть — как то, от чего отталкиваются, против чего восстают. Сатанисты, к примеру, в своей морали очень связаны с христианством. Они именно отрицают все, что христианство утверждает, и утверждают все, с чем борется христианство. То есть они диалектически связаны с христианством, так, как антиэстетика с эстетикой. Соловьев говорил о триединстве добра, красоты и истины, которые пребывают в Боге. Красота — это как раз область эстетики. Антиэстетика — это область лукавого, и она неизбежно соседствует с антиподами добра и истины, т.е. со злом и ложью.

Те люди, которые признают безобразное красивым, не останавливаются на этом. Они, как правило, считают и плохое хорошим: поощряют разврат, жестокость, воровство, насилие. А источником этого бедственного состояния является служение ложным идеалам, принятие лжи за истину, в конце концов, служение отцу лжи вместо служения Богу. Приходим опять к тому, что антиэстетика

— это спутница антиверы, и лукавый, как всегда, не творит свое, но обезьянничает по отношению к Богу и Его творению.

Церковь сегодня не столько борется за обожение человека, сколько вынуждена бороться за сохранение человека, за недопущение его деградации до образа бесовского. В этой борьбе как раз и играет свою роль весь позитив, накопленный мировой культурой. Когда победа в борьбе за человека совершится, можно, поблагодарив, оставить светскую культуру и перейти к вопросам чисто духовным. Но это только после победы. А до собирания плодов необходимо обрезать сухие ветви, окапывать и поливать лозу.

Беседовала Екатерина Ткачёва

275 Вера и разум

— Часто можно услышать, что к Православию можно прийти двумя путями: либо верить в простоте сердца, либо постигать все разумом. Причем, как правило, первый вариант ставится выше второго. Неужели, действительно «или — или»?

— Противопоставление веры и знания — это типичная западная ошибка. Западная логика как убийственный скальпель расчленяет живое в поисках жизни и, конечно, не найдя жизни, убивает живое. Противопоставление индивидуализма и социализма, веры и знания, разума и чувства, свободы и необходимости — это очень старые песни, которые впервые пропелись за стенами католических монастырей, потом перекочевали в университетские аудитории, а потом пришли к нам. Восточное литургическое мировоззрение цельно. У нас нет ни любви, ни желания дробить, расчленять, проверять алгеброй гармонию. Только под насильственным влиянием западных идей мы мучаемся от ложно поставленных вопросов.

— То есть вернее было бы считать, что вера и знание — едины?

— Именно. А. Ф. Лосев, например, так говорит о единстве веры и знания: «Если вы верите во что-то или кого-то, то этот кто-то или что-то имеет для вас характерные черты, делающие его узнаваемым. Если таких черт нет, то и веры нет. Вы знаете объект своей веры и благодаря знанию выделяете его из мира остальных явлений и предметов. Знание оказывается необходимым для веры и логически с нею связанным».

— Но ведь «знание надмевает» ? Чем больше ты знаешь, тем проще впасть в гордыню.

— Знание надмевает, но не всех. Один ученый говорил так: «Я знаю много, и поэтому верю, как бретонский рыбак. Если бы я знал больше, я бы верил, как бретонская женщина» (бретонцы — жители севера Франции — отличались особой набожностью, доходившей до фанатичности).