It is quite contrary to this, if a man is astonished at a brave man, rejoices in the victor, and weaves crowns for him, stirs up a cry of approval, and shakes the theatre, and with pleasure falls down to the triumphant, and kisses his head, and kisses his right hand, and is greatly delighted in the warrior and the victory he has won, as if he himself had to adorn his head with a crown. Will he not be recognized by the right-thinking judges as a participant in the rewards of the winner, as the latter, I think, will share the punishment with the torturer? If we keep what ought to be done with regard to the wicked, requiring punishment for intent and thought, it will not be appropriate to deprive the good of those who follow them.

For when we approach the sacraments, we reproach and despise and abhor the torturer, but we praise and wonder at the conqueror, and revere and love him with all our souls, so that with an abundance of desire we thirst for him as bread, anoint ourselves as with myrrh, and are surrounded like water. It is evident that if He entered into the struggle for us, and in order that we might be victorious, He Himself suffered death, then there is nothing incongruous or inconsistent in the fact that through these sacraments we should reach the crowns. We show that we are ready to do so, and when we hear about this water, that it has the power of Christ's death and burial, we believe in it perfectly, and we approach it willingly, and immerse ourselves, but He, for He gives much and bestows much on them, He lovingly communicates to those who approach us that which was the result of death and burial, not giving any crown, nor bestowing glory, but the Conqueror Himself, Himself crowned. And coming out of the water, we carry the Saviour Himself in our souls, in our heads, in our eyes, in our very intestines, in all our members, pure from sin, free from all corruption, as He was resurrected and appeared to His disciples and ascended, as He will come again, demanding this treasure from us again.

And in order that we, being thus begotten and sealed by Christ, as it were, may not introduce any alien form into it, He Himself guards the entrances of life. And whereby we, by taking air and food, help the life of the body, through the same thing it penetrates into our souls, and makes both of these entrances its own, touching the one as myrrh and fragrance, the other as food. For we both breathe Him and He is food for us, and thus implanting Himself in us in every way, and uniting Himself with us, He makes us His Body. And it is to us what a chapter is to its members. Wherefore we partake of all the good things in Him, for He is the head, and that which belongs to the head necessarily passes into the body. And this is to be wondered at, that we do not share with him in plagues and death, but he alone struggled, and when he ought to be crowned, then he makes us his companions. And this work of ineffable love for humanity does not exceed reason and conformity. For we were united with Christ after the cross, and when He was not yet dying, we had nothing in common with Him. For he is the Son and the Beloved, and we are the defiled, and the servants, and in our thoughts we are his enemies; but when he died, and the price of redemption was paid, and the prison of the devil was destroyed, then we received freedom and adoption, and were made members of that Blessed Head. And from this that which belongs to the Head is also made ours. And now, by means of this water, we are changed into the sinless, by means of the world we share in His blessings, by means of the table we live the same life with Him, and in the age to come we are gods through God, and heirs of the same with Him, reigning in the same kingdom with Him, unless we voluntarily blind ourselves in this life and tear the royal robe. For it is only necessary for this life for us to keep the gifts, and to keep the blessings, and not to cast off the crown which God has woven for us with much sweat and labor. This is the life in Christ that is sustained by the sacraments. It is clear, then, how much power human zeal has for it, why it is proper for one who wishes to speak of it to first judge about each of the sacraments, and then to speak in order about acting according to virtue.

The second word. How Divine Baptism Helps Her

That the sacred life is formed by the sacred sacraments is shown in the foregoing, and now see how each of the sacraments leads into this life. For life in Christ is union with Christ itself, and how each sacrament of those who receive it unites it with Christ, we will speak of this.

To unite with Christ, for the sake of which the Saviour came, is in every way possible for those who come to Him, for the sake of which all endure and are made like Himself. He was united with flesh and blood, pure from all sin, and being God by nature from the beginning, He also deified what He later became, that is, human nature, and when He died, He died in flesh and rose again. And so he who desires to be united in Him must receive His flesh and participate in deification, and partake of the tomb and the resurrection. And then we are baptized, that we may die by His death and be resurrected by His resurrection; let us be anointed, that we may become partakers with Him in the royal anointing of deification. When we eat the most sacred Bread and drink the Divine Chalice, we commune with the very flesh and blood that the Saviour has received, and thus we are united with Him Who became Incarnate for us, and who was deified, who died, and who was resurrected. Why don't we keep the same order as he did, but start where he left off and end where he started? For he came down in order that we might ascend, and though the path is the same, yet it was his business to descend, and we ascend as on the ladder that which was the last for him when he descended, becomes the first for us when we ascend. It cannot be otherwise in the case itself. For baptism is birth, myrrh is in us the cause of action and movement, and the bread of life and the cup of thanksgiving are food and true drink. Before birth, one should not have movement or eat. In addition, Baptism reconciles man to God, the myrrh bestows gifts from him, and the power of the table imparts the Flesh of Christ and Blood to the recipient of the sacrament. Before reconciliation, it is impossible to stand together with others and be worthy of the gifts that are appropriate to them, and it is impossible for those who are subject to the evil one and sins to drink sinless Blood and eat Flesh. Therefore we first wash, then we are anointed, and in this way, when we are already clean and fragrant, we partake of the meal. Enough about that.

Let us also look at each of the sacraments, what assistance they bring to the sacred life, and, first, at Baptism, what it can bring to our lives.

To be baptized means to be born in Christ and to receive the very being and existence of those who do not yet exist. This can be understood in many ways. And first, from order, because we approach this sacrament before the other sacraments, and before others it introduces Christians into a new life, secondly, from the names by which we call it, and thirdly, from what is done and sung in it.

From the very beginning, the order was established to first wash, then, anointed with myrrh, to proceed to the sacred meal, which is a strong proof that the font is the beginning of life, the foundation of life, and similar preparation. That is why Christ Himself, since it was necessary for Him to be baptized with all the rest that He received for us, accepts Baptism before all other things. And the names of this sacrament can lead to what else? We call it birth (gennesis), regeneration (anagennesis), re-creation (anaplasis), and seal (sphragis), and besides baptism is a garment (endymi), and an anointing (chrisma), and a gift (charisma), and enlightenment (photisma), and a font (loytron), yet this has one and the same meaning, that this sacrament is the beginning of their being for those who are and live according to God. For birth, of course, can signify nothing else besides this notion, and regeneration and re-creation signify the same thing, that those who are already born and created are born a second time, and those who have lost their image are now restored to their former form by a second birth, just as an artist, having given form to the substance of a broken statue, revives the image and recreates it. For the very work of Baptism in us is a form and an image, for it traces the form and imprints the image on our souls, showing them to be conformable to the death and resurrection of the Saviour, which is why it is called a seal, since it forms in the likeness of the royal image and the blessed appearance. And since this form cloaks the substance and conceals the ugliness, therefore we call this sacrament garment and immersion (Baptisma). And Paul, in explaining that the garment and the seal point to this sacrament, sometimes says that Christ is written and imagined in Christians, and sometimes that He clothes them like a garment. It is also said of the one who receives the sacrament that he is clothed and immersed. The first is in the Epistle to the Galatians: "My child, by whom I am sick, Christ will be imagined in you" (Galatians 4:19), and Jesus Christ is ordained to be crucified in you (3:1); another in the same epistle: "Be baptized into Christ, put on Christ" (3:27). For gold, and silver, and brass, until they flow, melted by fire, present to the eye only matter, and therefore are called gold or brass, which is the name of matter. When, however, the forms of education are compressed into a definite form, then it is no longer the substance that is presented to the eye in the first place, but a definite species, like the garments on the body, wherefore it receives a special name, for it is already called a statue, or a ring, or something of the kind, which no longer signifies the substance, but only the form and the image. That may be why Christians call the salvific day of Baptism the day of naming (onomasterios), because then we are formed and sealed, and our life, which has no image and no definite form, acquires both form and limit. Otherwise, being then known by Him who knows his own, and, as Paul says, having known God, moreover, having been known from God (Galatians 4:9), we hear on that day the signifying word, the name, because then we are truly known, for to be known (gnosthenai) by God is to be truly famous (gnorimos).

Почему о тех, кои не имеют ничего общего с сею жизнью, Давид сказал: нe помяну имен их устнама моима (Пс.15:4), ибо незнаемы и неявлены те, кои поставили себя вдали от оного света. Ибо ни для глаз, без света не бывает ничего ясным из того, что может быть видимо, ни для Бога не бывает ведом тот, кому не случится принять луча оттуда. А причина та, что на самом деле совершенно не существует то, что не бывает явно для оного света, как по сему слову: позна Господь сущия своя (2Тим.2:19), так и в другом месте говорит он, что не знает юродивых дев (Мф. 25: 12).

Крещение потому есть просвещение (photisma), что доставляя истинное бытие, соделывает ведомыми Богу и руководя к оному свету, удаляет от темного зла. Потому оно есть купель, что оно просвещение, ибо дозволяет свету сообщаться непосредственно, когда всякую нечистоту, которая затеняет от душ наших Божественный луч, уничтожает как некое средостение. А дар (charisma) оно потому, что оно есть рождение, ибо может ли кто заплатить что-нибудь за свое рождение? Потому если кто захочет рассудить, увидит, как бывает при естественном рождении, так не можем мы привнести и самого желания благ Крещения. Ибо мы желаем того, о чем можно помышлять, а сие и на сердце человеку не приходит и рассуждать о сем невозможно прежде, нежели познаем на опыте. Ибо слыша об обещанной свободе и царстве, мы помышляем о некой благополучной жизни, которую можно обнять человеческим помыслом, а на самом деле это есть нечто совершенно иное, высшее и мысли и желания нашего. Помазание (chrima) оно потому, что помазанного для нас Христа оно написует в нас, приемлющих таинство; оно есть и печать (sphragis), отпечатлевающая самого Спасителя. Ибо помазание отовсюду по своему образу проникая в тело приемлющего и усвоившись ему, соделывает помазанного знаменованным и показывает вид его и составляет поистине печать. Из сказанного видно, что от рождения оно может быть названо печатью, равно как и от печати - одеянием и погружением. Поелику же и благодатный дар, и просвещение, и купель относятся к одному и тому же, как творение и рождение, ясно, что всякое наименование крещения означает одно то, что купель есть рождение и начало новой жизни нашей во Христе. А что совершаемое и произносимое в таинстве имеет тот же самый смысл, сие явно будет для тех, кои подробно рассмотрят таинство.

Ясно, что приступающий к таинству прежде, нежели получил таинство, еще не примирен с Богом, еще не освобожден от древнего поношения. Ибо когда приступает он, совершающий таинство прежде, нежели совершить что-либо таинственное, молится об освобождении его от обдержащего демона и не с Богом только беседует о нем, но и диавола злословит и, бичуя, изгоняет его. А бич для него есть имя, еже паче всякаго имене (Флп.2:9). Тому нельзя быть живым и сыном и наследником, кто еще раб мучителя, ибо кто сопребывает с лукавым, тот, конечно, совершенно удален от Бога, а это значит быть вполне мертвым. Посему, так как жизнь еще совсем не получена, совершитель таинства подходя, дует на лицо, ибо дыхание от начала есть признак жизни. И прочее все сообразно с сим, ибо все свойственно тем, ком как бы недавно восстали и отвращаются настоящего и находящегося под руками, а обращаются к иному. Ибо им должно в отношении к мирам один презреть, другой - почтить, и в отношении к жизни от одной отказаться, другою начать жить, и в отношении к вождям жизни одного всячески избегать, к другому со всею ревностью стремиться. И так из того, что отвергается настоящее, ясно видно, чего отрицается еще и теперь не изменившийся, а тем, что чрез сие таинство получает то, что кажется ему лучшим и что предпочел он настоящему, показывает, что Крещением начинает он достохвальную жизнь. Ибо входя в священный дом, отлагает одежду и развязывает сандалии, одеждою с сандалиями, которые вспомоществуют в жизни, означая прежнюю жизнь. Потом, смотря к западу, выдувает из уст дыхание, знак жизни во тьме, протягивает руки и отталкивает лукавого, как бы он тут был и наступал, и плюет на него, как на нечистого и омерзительного, и отрицается всяких вражеских и неверных и ко всякой гибели виновных союзов и расторгает вполне горькое содружество и объявляет ему вражду. И потом бежит от тьмы и прибегает ко дню, и обратившись к востоку, ищет солнца и, освободившись от рук мучителя, покланяется царю и, отвергшись чуждого, познает своего владыку и молится, чтобы покориться ему и служить ему всею душою, а прежде сего веровать в него как Бога, познать о нем, что нужно. Ибо начало блаженной жизни есть истинное познание о Боге: еже бо знати тебе, - говорит Соломон, - корень есть бессмертия (Прем.15:3), так как, напротив, неведение Бога внесло смерть в начале. Ибо поелику Адам, не зная Божественного человеколюбия, подумал, что Благий завистлив, и, забыв о премудрости, думал скрыться от Премудрого, и, презрев Владыку, прилепился к беглому рабу и за сие изгнан был из рая и лишился жизни и подвергся скорбям и умер, потому поспешающему к жизни и к Богу всячески необходимо быть приведену к познанию Бога. А совершенным обнажением и отложением последнего хитона мы показываем, что касаемся пути, ведущего в рай и к жизни райской. Ибо Адам от блаженного оного одеяния дошедший до наготы, от нее дошел до бедственной оной одежды, а мы от кожаных оных одежд переходя к наготе и выходя на самую середину, открыто выступаем, чтобы возвратиться на тот же самый путь и поспешить к царской одежде; и откуда и ради чего Адам нисшел в мир сей, чрез то же самое мы выходим отсюда. Может, обнажение служит знамением и того, что теперь чисто приступаем к истинному свету, не закрываясь ничем таким, откуда мрак смерти и все то, что заслоняет блаженный оный луч от душ человеческих, подобно тому, как одежды составляют некоторую преграду между тем светом и телами. Равно и помазание елеем может быть знаком и иного чего-нибудь, может относиться к следующему. Вспомним камень Иакова, который он, помазав елеем, принес Богу, вспомним также царей и священников, кои им же освящались для общества и Бога и которые жили совсем не для себя, а для Бога и общества, ради чего и были поставляемы. И мы собственную свою жизнь и нас самих уступаем Богу, а сие значит, отвергши древний вид, соделаться подобными ему. И кроме этого, этот символ вполне свойствен и приличен имени христианина, ибо мы помазываемся и желаем уподобиться Христу, который Божеством помазал человечество, почему сим помазанием сообщаемся его помазанию; а что сие помазание есть знак оного помазания, это показывает совершающий таинство в тех словах, которые поет, помазуя приступающего к таинству. Ибо это слова, коими Давид указывает на оное помазание и Царство. Ибо священник говорит: Помазуется сей, - разумея приемлющего таинство, - елеем радости, а Давид сказал о Спасителе: помаза Тя, Боже, Бог Твой елеем радости паче причастник твоих (Пс.44:8), причастниками называя нас, коих по человеколюбию делает общниками Царства.

До сего времени мы еще не живы, ибо для принимающего таинство все сие служит знамением и некоторым предварением и приготовлением к жизни.

Ибо сия вода одну жизнь погубляет, другую же создает, и ветхого человека умерщвляет, а нового восстановляет. Для испытавших это ясно из самых дел, потом и видимое при таинстве во всем представляет выражение сего. Ибо когда погружаясь в воду, человек сокрывается, он, по-видимому, убегает жизни в воздухе, а убегать жизни значит умирать; когда же опять поднимается, стремится, по-видимому, к жизни в соприкосновении с воздухом и светом и тотчас получает ее. Потому и Творца призываем здесь, что совершающееся есть начало жизни, второе творение, много лучше первого. Ибо тщательнее прежнего написуется образ, и статуя образуется в яснейший Божественный вид. Посему надлежит, что Первообраз, было указано, теперь совершеннее. Ибо крещающие, призывая при купели Бога, возглашают не общее Троице во имя Бога, что не совсем ясно и раздельно для богословствующих, а тщательно и точно указывают свойства каждой из ипостасей. Также и по следующей причине, ибо хотя Троица по единому человеколюбию спасла род человеческий, но вместе с тем говорят, что каждая из Блаженных ипостасей привнесла к сему некое собственное содействие. Ибо Отец примирился, сын примирил, а Дух Святой соделался даром для сделавшихся уже другими. Один освободил, Другой - цена, за которую мы освобождены, а Дух - свобода: идеже Дух Господень, ту и свобода (2Кор.3:17), - говорит Павел. И Один сотворил, Другим мы сотворены, а Дух животворит, потому и в первом творении Троица изобразилась как бы в сени. Один творил, Другой был рукою для Творящего, а Утешитель - духом для Вдыхающего жизнь. И что я говорю сие? В одном ли сем из Божественных действий различается Бог? Из многого, чем от века благотворил Бог твари, не найдешь ничего такого, что относилось бы только к Отцу или к Сыну или к Духу, но все обще Троице, поелику все отделывается единою силою и промыслом и творчеством. В домостроительстве же и восстановлении нашего рода сие было новое, что и восхотело нашего спасения и промыслило, как должно сие совершиться, вся вообще Троица, а действует не вся вообще. Ибо Совершитель есть не Отец и не Дух, а одно Слово и Один единородный приобщился плоти и крови и потерпел биения, и скорбел, и умер, и воскрес, чем оживлено естество и установлено Крещение, сие новое рождение и воссоздание. И так тем, кои получают священное воссоздание, которое одно показало Бога разделенным, должно при Божественной купели призывать Бога, разделяя Ипостаси (во имя Отца и Сына и Святого Духа). А при крещении что воспоминаем мы, как не домостроительство и особенно сие? Поистине, но не тем, что говорим, а тем, что делаем. Ибо когда человек, погружаясь трижды, возникает из воды, кто не видит, что сим указывает на тридневную смерть Спасителя и воскресение, что составляет конец всего домостроительства? Не напрасно, думаю, учение о Боге провозглашаем, а домостроительство в молчании показываем делами. Ибо одно было от начала и в познание людей приходит через голос, а другое совершено и было видимо для глаз людей и даже осязаемо руками. Почему блаженный Иоанн, зная, что то и другое - одно и то же в отношении к двоякому Спасителю, сказав: еже бе исперва, еже слышахом, - прибавил, - еже видехом очима нашима, и руки наша осязаша, о словеси животнем (1Ин.1:1). Кроме того, в учение о Боге должно только веровать, а обнаруживается вера словами, ибо, сказано: сердцем веруем в правду, усты же исповедуем во спасение (Рим.10:10), а домостроительству необходимо нужно и подражать и показывать в делах. Ибо должно, как сказано, последовать стопам (1Пет.2:21) за нас Умершего и Воскресшего.