31. Древние Святые до такой степени простирали ревность о нестяжательности, что вели жизнь бездомную, безприютную, питались снедию, какую давала природа, находили себе ложе, где и какое случалось. Не было у них ни крова, ни ложа, ни трапезы, одеждою им служили овечьи кожи. Во всей точности ревновали они следовать совету Господню: воззрите на птицы небесныя… смотрите крин сельных… (Мф. 6, 26—28). Они искренне верили, что необходимое для потребности тела само собою последует, когда будешь благоугождать Подающему сие Богу, и преимущественно пещись о приобретении небеснаго царствия (2, 102—3).

32. Нашей же жизни, окруженной полным во всем довольством, куда равняться с жизнию тех блаженных, — которых не тревожили помышления о теле и телесном, но чистое некое вожделение Божественнаго, непрестанно восхищая их в превыспреннее, убеждало забывать о том, что на земле почитается блистательным? Они ничего не имели на земле кроме тела, которое природа удерживала долу; но и его желали бы они иметь с собою там, где пребывали умом, созерцая небесныя блага. И никогда не отрывались бы они от тамошняго наслаждения, еслибы природа не возвращала их, к удовлетворению телесных потребностей, благоговением к Связавшему душу с телом понуждаемых заботиться и о теле, при всем том, что признавали крайне благопотребным отчуждение от онаго (2, 104).

33. Потребность телесная быстро течет и проходит; в прошедшем не имела она промышления о настоящем, и в настоящем не имеет его о будущем; врачует одно настоящее. А труд добродетеля есть семя, дающее неоскудевающий плод; — и во время самаго делания радует совесть ожиданием наслаждения, и по переселении отсюда оказывается благолепным и споспешествующим вечному веселию (2, 105).

34. Поелику путь, ведущий в царство, имеет столько затруднений, будучи узок и со всех сторон окружен стремнинами, то какой же смысл, обременив себя грудами денег и других имуществ, покушаться идти сим путем так, как идти невозможно? Заботы о вещественном, разсеявая и сильно влеча долу, легким делают падение особенно там, где течение дел требует остраго и трезвеннаго внимания. И при таком внимании шествие редко проходит без падений, по причине затруднений на узком пути по стремнинам; а для обременившаго себя не нужною тяжестию стяжаний оно неизбежно. Да и самое стяжание есть уже падение (2, 111).

35. Поведение наше относительно стяжаний трояко: нестяжательность высшая и средняя, — и жизнь овеществившаяся, многостяжательная.

Происхождение их таково.

В раю вот что предписано было первозданному: снеси траву сельную (Быт. 1, 29). Достоинство Повелевшаго ручается за полную приспособленность такого пропитания к жизни, человеку предназначенной. Можем однакоже, в пояснение сей приспособленности прибавить, что оно было гораздо пригоднее всякаго другаго к сохранению в созданных по образу Божию желанной утонченности, чтоб мысленная сила всегда пребывала необремененною и трезвенность ума неомрачаемою. Когда таким образом потребное для жизни тела давалось само собою, ум не праздным оставался, имея все время свободным от трудов телесных, но непрестанно восторгался к духовным созерцаниям, разливавшим в нем неистощимое веселие. Сие делание воспитывал в нем Сам Бог, по Своему благоизволению приходивший к нему каждодневно для собеседования. — Такова норма свойственной человеку жизни! — Существо ея не может быть изменено или отменено; но возможен иной образ видимаго ея ведения, — который и необходимым сделало последовавшее падение.

Преступившему заповедь и изринутому из рая Бог узаконяет другой образ жизни, сообразно с его падшим состоянием, повелев не воспользовавшемуся покоем, как должно, добывать пищу работою и трудом; потому что не умел постоянно пребывать в служении Богу и в собеседовании с Ним, когда имел свободное время и не имел нужды в телесных трудах (в раю). В пищу ему назначен хлеб, добываемый в поте лица, а в одежду кожаныя ризы, — чем положен предел любостяжательности и суетности. Первоначальная нестяжательность райская заменена таким скромным стяжанием, которое притом, не смотря на потовый труд, не от одного его зависело, но наипаче от Божия благословения.

На деле раскрылись из сего три порядка жизни: одни довольствовались скромным стяжанием, при потовом труде в уповании на Бога: другие, углубившись в упование на Бога, совсем отреклись от всякаго стяжания (ревнуя возстановить райскую нестяжательность) и были питаемы Богом; третьи, углубившись во всякаго рода труд, на нем основали свою надежду иметь нужное, обезпечение же своей жизни основали на многоимении. Бог забыт: богом для них стало любоимание. Вот три сказанные вида отношения нашего к стяжаниям (2, 116—123 — сокращенно).

36. Вторым поставленный здесь вид представляет поведение (преимущественно) приличествующее разумному существу, именно: проводить время в служении Богу, и должное получить из сокровищницы Божия Промысла; надеяться на Божию попечительность и землю иметь данницею; искренно служить Создавшему, и на нужды произвольною данию облагать тварь; здесь быть странником, а жилищем почитать то, которое уготовано на небе. Сию жизнь предписал Создатель в начале, — и сею жизнию, повинуясь Ему, жили все Святые, (Примеры — Илия, Елисей, сыны пророческие, Предтеча, лик Апостолов) (2, 124—129).

37. Такова нестяжательность Святых — высшая. Но много имеет полезнаго и средняя после оной нестяжательность, как сообразная со временем и нуждою. Если и невозможно ей состязаться о первенстве и похвалиться равночестием с преимущественным образом жизни, то ей безспорно принадлежит вторая степень чести. Первые Святые (с совершенною нестяжательностию) жили для одной души и для Создавшаго ее Бога, ни во что ставя тело; но они и без попечения о нем имели все потребное, не в житницы предварительно собираемое, но от Божия благоволения, как из сокровищницы, благовременно получаемое. Последовавшие же за ними Святые (с среднею нестяжательностию), заботясь о необходимом утешении тела и промышляя о том, чтобы оставленная в небрежении животная наша часть не разрушилась против воли Сочетавшаго ее с нами, в такой мере употребляли руки свои в дело, в какой по неизбежной необходимости требовалось услуживать телу; большую же часть времени проводили в попечении о душе, в молитвах, богомыслии и должных занятиях, имея в виду преспеяние в добрых делах (2, 137).

38. Последние же, совершенно став плотию, всецело посвятили себя на служение земному кумиру, желая иметь уже не только достаточное для телесной жизни, но и то, что показывало бы их не меньшими пред отличающимися изобилием, чтобы хоть чрез это быть у всех на виду. Этим явно выставляют они на позор свое безумие, предосудительное вменяя себе в похвалу, и думая тем обратить на себя внимание и заслужит удивление, за что достойны они презрения и осмеяния. Ибо как сообразное с каждым званием дает основательные поводы к одобрению, так неприличное званию, хотя в другом отношении оно и недурно, весьма предосудительно там, где оно не свойственно (2, 138).

39. К которым же ближе средние из сопредельных с ними по ту и другую сторону? — Конечно к тем, к которым более приближаются делом, и о сродстве с которыми провозглашают тем, что стараются быть с ними близкими по жизни. Ибо потому что составляют средний чин между теми и другими, не одинаково уже склонны к обоим, и хотя они позади предшествующих, но непосредственно за ними следуя, и юношескою стопою идя по следам их, столько отстоят от последующих за ними, сколько бегущие постепенно удаляются от идущих шагом, или остающихся на одном месте. С первыми же у последних — ничего общаго. Кое общение у имеющих много вещественнаго с нестяжательными? Кое согласие у мудрствующих плотское с мудрствующими духовное? Какая общая часть у опутанных житейскими делами со служащими безпечально Богу? Одни Апостольски оставляют все, что приобрели; другие приобретают то, чего не имели. Одни пребывают в безмолвии, внутренно прилагая попечение о преспеянии духовном, другие ведут все роды борьбы, сражаясь за деньги и имущество. Одни препираются с духами злобы за небесные блага, другие за земные блага нападают на подобных себе. Одним говорит Павел: является, якоже светила в мире (Фил. 2, 15), сияя конечно славою жизни и став для видящих виновниками добраго соревнования, а другим сказано: имя Мое хулится вами (Рим. 2, 24), т. — е. вами, поступающими противно званию и носящими на себе наружность, противоречащую делам (2, 139—40).

40. Какое же слово не возгнушается тем, кто говорит, что отрекся от житейскаго, а на деле предан его развлечениям? Хвалится, что презрел мир, и до неистовства предан мирским делам? Обещался не обращать и внимания на земное, а делами доказывает лживость обещания? Утверждает что простился с суетою, и не разстается с ней? — Изшел ты из Египта, — что же после сего общаго у тебя с плинфоделием? Шествуешь пустынею, поспешая к земле обетования, для чего же медлишь, занимаясь суетными работами, став медлительным путником в дальнем странствии? Всякой тщательности требует предлежащий тебе путь, что блуждаешь по распутиям, подвергаясь опасности остаться не достигшим упокоения? Возложил ты руку на рукоять рала, для чего же обращаешься вспять, делая себя не управленным в царство небесное? Позади себя оставил ты запаление пятиградия, для чего же озираешься, желая увидеть совершающееся там? Взял ты крест? — последуй же за Христом, оставив все, потому что Христос, с Которым ты сочетался, желает быть любим паче всего (2, 141—2).