И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу… и сказали ему… поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов. И не понравилось слово сие Самуилу, когда они сказали: дай нам царя, чтобы он судил нас. И молился Самуил Господу. И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними (1 Цар. 8, 4–7).

Итак, на место теократии — Богоправления — приходит царство.

Впоследствии царь признавался как факт. Но это не значит, что монархия на самом деле выражает идеальный строй политической власти. Удачный, но не идеальный. Не идеальный потому, что, пока царь находится в послушании Богу, проводит Божию политику в своем государстве, — это хорошо. Но самовластный и ничем не ограниченный монарх — страшная разрушительная и деструктивная сила, если он собьется с пути истинного… Я уже не говорю про наследуемую монархию: если у одного монарха могут быть гениальные, от Бога, дарования властвовать и управлять, то его сын может не иметь таких дарований и будет сереньким монархом.

Но проблема лежит глубже психологических вопросов. Проблема лежит в онтологической сфере.

Церковь и государство (монархическое или какое иное) — реальности различного характера. Они иные и стремятся к различным целям. Государство, пусть даже идеальное, честное, все же стремится устроиться на этой земле, тогда как христианство верит в иную Отчизну. И если целью любого государства является созидание внешнего мира (часто это сопровождается войнами, нечестностями в политике или компромиссами с совестью), то Церковь призывает к внутреннему созиданию. Государство и Церковь могут иногда соприкасаться, сотрудничать, но пути у них в принципе разные и идеалы тоже разные. Это очень важный тезис, над которым стоит подумать. (Подробно об этом в книге епископа Кассиана (Безобразова) «Царство кесаря перед судом Нового Завета».)

Христиане признавали царство «века сего» как факт, но сами не цеплялись за него, а были устремлены к иному, Небесному, царству. «Если вы слышите, что мы ожидаем царства, то напрасно полагать, что мы говорим о каком-либо царстве человеческом, между тем как мы говорим о царствовании с Богом. Если бы мы ожидали царства человеческого, то отреклись бы, чтобы избежать погибели, или старались бы скрываться, чтобы достигнуть ожидаемого», — пишет апологет II века св. Иустин Философ (Апология 1, 17). Позже, именно этой логикой руководствуясь, «Апостольские Постановления» запретили клирикам «вдаватися в народныя управления», ибо, как там объяснено с замечательной лаконичностью: «никтоже может двум господам работати, по Господней заповеди» (Правило 81).

Мы принимаем монархию как удачную данность, но не единственно возможную (где вы найдете в Священном Писании тезис о богоданности именно такого типа правления?).

Какую же форму правления Церковь считает идеальной для человека, живущего на земле? Это правление Божие!

Это признание Царем Единого Господа Иисуса Христа!

И подчинение не более или менее удачному политику-монарху, а Заповедям Божиим, учению Христову, праведности и истине. Как пишет Владимир Лосский, «поэтому конечное исполнение господства Бога (на грани, никогда не достижимой, но бесконечно достигаемой) равнозначно отмене всякого господства...». В этом смысле господство Божие над человеком состоит в обожении человека, в «захваченности» человека любовью и праведностью Божией.

Идущий этим путем христианин, несомненно, предпочтет исполнить Заповедь Божию, пусть ценой жизни, чем приказ монарха, если этот приказ идет вразрез с Заповедью Божией. (Если вы скажете, что идеальный православный монарх не может ошибаться, вы впадете в ересь папизма. Нас Слово Божие учит, что всякий человек лжив (Рим. 3, 4).)

О таком отношении христиан своего времени, которые ни к чему земному и ни к какой власти не прилеплялись, читаем у неизвестного древнехристианского автора в «Послании к Диогнету»: христиане, обитая «где кому досталось, и следуя обычаям их жителей в одежде, пище и всем прочем, представляют поистине удивительный и невероятный образ жизни. Живут они в своем отечестве, но как пришельцы, имеют во всем участие как граждане и все терпят, как чужестранцы. Для них всякая чужая страна есть отечество, и всякое отечество — чужая страна... Находятся на земле и суть граждане небесные. Повинуются поставленным законам, но своею жизнью превосходят самые законы...» (6-я глава).

Итак, христианин может жить при любой власти. Одна власть может его, христианина, преследовать, другая — создавать благоприятные условия для жизни. Первую назовут вполне оправданно — антихристовой (как называют римскую власть эпохи гонений в Апокалипсисе), вторую — богоданной. Но все это для христианина относительно и условно. Это просто более или менее удачная форма земного правления, и не больше. Мифологизировать, абсолютизировать земную власть — смешно. Она принадлежит веку сему, а мы — отечеству Небесному.

Вот поэтому совершенно оправданно и мудро отцы Архиерейского Собора, принявшего «Основы Социальной концепции», сказали о «непредпочтительности для Церкви какого-либо государственного строя, какой-либо из существующих политических доктрин».