- Сядь, отдохни.

- Боюсь, - честно признался я. - Потом не встану.

-Встанешь... - протянул Алексей Иванович и пообещал: - Поможем...

Я подумал: чего это, действительно, я выпендриваюсь, и подсел в тенёк к Алексею Ивановичу.

- Чего вы на солнце-то? - спросил я сибиряков.

Серёга поднялся, перекинул свой рюкзак через плечо и, поддев сумки отца Бориса, переместился к нам. Вернулся за батюшкой и проделал с ним то же самое, что с сумками, потом сказал:

- А у меня орешки есть.

- А у меня - сухари, - сказал Алексей Иванович.

- Ты ж сказал, что всё съестное в Ксилургу оставил?

- Да как-то сухари стрёмно было им оставлять, этого добра у них и своего хватает.

- Вот и славно.

А воды из родника, которую мы набрали по дороге, у нас было полно. Серёга протянул литровую бутылочку отцу Борису, тот сделал несколько жадных глотков, оторвался, обвёл нас неузнавающим взглядом, снова припал к бутылке и, опорожнив её наполовину, с трудом отстранил от себя, ещё раз, уже более осмысленно, посмотрел на нас, глубоко выдохнул, как штангист перед рекордным весом, тряхнул головой и сказал:

- Ну что, пошли?

И столько было в его голосе решимости и вместе с тем надежды, что его будут удерживать и не позволят никуда идти, что мы невольно рассмеялись.

- Сначала - обед, - заключил Серёга.

Мы перекусили орешками и раскрошившимися сухариками, получилось очень похоже на лакомство, которое подают в конце трапезы. Запили сладкой родниковой водой, и силы появились. Я хотел уже подняться, но, посмотрев на товарищей, понял - рано.

Алексей Иванович расстегнул рубашку, разулся и, притоптывая по придорожной траве, чесал пятки. Серёга тоже расстегнулся и, вытянувшись к солнцу, улыбался. Отец Борис, привалившись к сумкам, тихо блаженствовал. Так прошло минут пять. И снова будто кто-то толкнул меня - я поднялся и сказал:

- Подъём. Нам ещё два часа топать.

И все безропотно стали подниматься, оправляться, завязывать ботинки, подтягивать лямки - через пару минут отряд был в полной боеготовности. Только Алексей Иванович уточнил:

- Почему два часа? Отец же Николай сказал: семь. Значит, получается полтора.

-Он не имел в виду привалы, - безапелляционно отрезал я и скомандовал: - Вперёд!