Отец Борис сбросил на землю сумки и, казалось, приготовился осуществить задуманное: лечь перед входом в монастырь. Монах показал, что сумки можно и в сторону поставить. Отец Борис подвинул сумки с дороги, и у стены как раз оказалась не примеченная поначалу в темноте лавочка. Отец Борис сел на неё и пообещал:

- Вот тут и лягу.

Монах тем временем продолжал что-то требовать от нас, наконец, услышалось знакомое слово «диамонитирион», мы дружно закивали головами и, составив рюкзаки возле сумок отца Бориса, полезли за «афонскими паспортами». Серёга сообразил:

- Давайте, кучей отдадим и наши сверху положим.

Так и сделали. Монах принял документы и снова замахал руками:

- Церква, церква!

Поначалу мы не сообразили, но тут раздался деревянный стук била, созывающий на молитву. Монах перстом указывал внутрь обители:

-Церква, церква!

- Он нас что - на службу отправляет? - первым догадался Алексей Иванович.

- Пошли, - сказал я братии.

-А вещи? - спросил Серёга.

- Пошли, и как можно быстрее, - настойчиво повторил я и пояснил: - Пока не передумал.

Бросив вещи, мы поспешили внутрь монастыря, но поняв, что никто догонять и возвращать нас не собирается, успокоились и осмотрелись. Ватопед из всех виденных нами монастырей более всех похож на город. Мощёные улицы, а не улочки; широкие площади, а не площадки; сады, а не пара-тройка деревьев;

а уж сколько самых разных зданий! И над каждым - купол, значит, в каждом есть церковь, во всём чувствовалась мощь, основательность и незыблемость.

И не случайно: Ватопед, по сути, первый монастырь на Афоне, основанный ещё в IV веке. Основание его было чудесно. Монахи, историки и богомольцы рассказывают об этом по-разному, но в главном сходятся все: сын царя плыл на корабле из Рима в Константинополь; корабль попал в бурю, и отрока смыло волной, так что его посчитали погибшим, а местные поселяне обнаружили отрока мирно спящим под кустом. «Ватопеди» по-гречески - «куст». Отсюда и название монастыря, который основал в благодарность за спасение отрока василевс143. В эту главную канву, и без того чудесную, каждый, в зависимости от того, монашествующий или учёный, вплетает свойственные его образу жизни нити. Так, монахи говорят о явлении отроку Богородицы, учёные считают это плодом фантазии, монахи же, в свою очередь, склонны жалеть тех, кто Богородицу не воспринимает как реальность. Ну да оставим разночтения. В чудесном спасении отрока сходятся все, а нам остаётся только верить и жалеть неверующих.

Мы как раз вовремя подошли к главному собору, монахи и миряне стекались к нему, как всё живое тянется к восходящему солнцу.

С солнцем, правда, сравнение неудачное -солнце-то как раз садилось. Тени уже были длинны, и только золотые купола огненно отражали последние лучи.

Мы входим в притвор и встаём подле завесы. Начинаются часы. Молитвы, радостный звон кадильницы, завеса раскрывается - и мы входим в главную часть храма. Собор высок, просторен. Идёт вечерня, читают Псалтырь. Мы проходим и прикладываемся к иконам, в том числе и на царских вратах. Потом встаём в уголок и молимся.

Как хороша всё-таки греческая служба! В самом деле забываешь, что на земле находишься. Так ведь и не на земле сейчас, храм - это и есть частичка неба.

Дабы утишить задетые патриотические чувства, замечу: я не сказал, что греческая служба лучше нашей. Категории «лучше - хуже» здесь вообще неуместны. Всё равно, как спрашивать ребёнка: кого ты больше любишь - маму или папу? Я просто сказал, что хороша. И вспоминая её сейчас, повторю: хороша! Полтора часа пролетели, как миг. И тысяча лет у Него как час, и час у Него как тысяча лет'44.

На середину храма вынесли большие столы, и из алтаря стали выносить ковчежцы. Мы рты пооткрывали: на длинных, метров в десять, столах плотно стояли мощи святых, длани, главы... И мы потихоньку подходили, прикладывались...