По соседству со мной жил один александриец по имени Ирон. Это был юноша, учтивый и благородный, острого ума и чистой жизни, но чрезмерно худой от строгого подвига. Многие из тех, кто его знал, говорили, что часто он в течение трех месяцев довольствовался одним причастием и еще дикой зеленью, если где подвернется. Я и сам убедился в этом, когда мы с блаженной памяти Альбином и с ним как–то вместе отправились в Скит. Скит был от нас в сорока милях, и по дороге мы два раз ели и пили. А Ирон не взял в рот ни крошки — только шел и читал на память: сначала псалмы, великий и другие пятнадцать, затем послание к Евреям и Исайю, а после еще часть Иеремии пророка, Евангелиста Луку и Притчи. И шел он при этом так, что мы не могли за ним поспеть.

И этот Ирон после великих трудов и высоких подвигов был увлечен гордостью в заоблачную высь, а оттуда ниспал самым жалким образом. По дерзости и самомнению он стал считать себя выше святых отцов (скитских старцев)и всех их ругал.

— Те, кто вас слушает, — говорил он, — обманывают самих себя! Нельзя искать других учителей, кроме одного лишь Христа. Ибо Сам Спаситель сказал: «Не называйте себе учителем никого на земле» (Ср.: Мф.23. 8–10).

Впоследствии, как и Валент (из Лавсаика), он помрачился умом и пал настолько, что пришлось даже заковать его в цепи. При этом он, как и тот, не хотел причащаться Божественных Тайн. Бес гнал его, словно страшным огнем и наконец, по Божественному Промыслу он пришел в Александрию, дабы клин был выбит клином.

Там он дошел до такого бесчувствия, что все время проводил в театрах, на бегах и в харчевнях. Наконец охватила его неистовая страсть к женщинам. Он уже готов был согрешить и встретив какую–то комедиантку стал договариваться с ней о своей погибели. Но, по домостроительству, оказалось, что у него нарыв на крайнем уде. И шесть месяцев он был так болен, что срамные части у него сгнили и отпали сами собой. После этого он выздоровел и как только пришел в себя, вновь вернулся в Скит, но уже евнухом. В Скиту память о небесном отечестве и божественный разум вновь вернулись к нему. Он исповедовал Отцам все, что произошло с ним, но к прежней монашеской жизни вернуться не успел: спустя несколько дней он почил.

2. Еще один монах, по имени Птолемей, поначалу проводил жизнь в удивительных подвигах добродетели. Он жил в стороне от скита, в месте, которое называют Лестницей. Никто из монахов не мог там жить, потому что это место — в восемнадцати милях от воды. Но Птолемей принес с собой глиняные кувшины и губку. В декабре и январе там выпадает роса, и он собирал ее губкой, а затем выжимал в кувшины. Так он провел там пятнадцать лет и за это время ни с кем не видался. Но там он был лишен общения, помощи и наставлений святых отцов, а также и частого причащения Святых Христовых Тайн. И он настолько обезумел и сошел с прямого пути, что впал в нечестивую ересь отрицания Промысла. Враг внушил ему, что ничто не имеет никакого значения и что все существует просто так, от самопроизвольного движения космоса.

Внушив ему эту мысль, враг всего живого уже прямо напал на его душу. «Если так обстоит дело, — говорил он ему, — к чему ты напрасно себя терзаешь? Что тебе это даст — ведь воздаяния не будет? Да и какая награда могла бы стоить таких трудов? И кто тебе ее даст? Каким еще судом пугают всех Писания, если все существует без всякого Промысла?»

Когда несчастным Птолемеем овладели такие сатанинские мысли, он оставил подвиг и, как говорят, стал вести себя странно. Наконец он совсем потерял свой природный рассудок. До сего дня скитается он по Египту и нещадно предается чревоугодию и пьянству. Никогда и ни с кем не заговаривая, в молчании он кружит по рынку: жалкое и плачевное зрелище для христиан, поношение нашей жизни для тех, кто не знает ее! И эта страшная беда постигла несчастного Птолемея за его безумную гордость — за то, что он считал, что знает больше, чем святые отцы, никогда не общался с ними и не пользовался их наставлением. Так, оказавшись без руководства, он дошел до крайней степени омертвения души: «Имже несть управления, падают аки листвие» (Притч 11. 14).

2. Из жития святого Саввы

Как–то преподобный Савва по своему обыкновению на время поста удалился в пустыню и остался там. И в это время Иаков, один из его учеников, по роду иерусалимлянин, а по нраву человек дерзкий, задался безумной мыслью. Он собрал других монахов, таких же безрассудных, как и он, и возле озера Ептастом взялся основать собственную Лавру. Он строил келии, возводил молельню и все прочее, что нужно для Лавры.

Братья были очень недовольны этим и не дали продолжать строительство. Но Иаков к несправедливости добавил еще и ложь.

— Все это, — сказал он, — делается по воле отца Саввы.

Услышав это, монахи перестали удерживать их от строительства, но печалились, видя своими глазами, как урезают довольно большую часть лаврской земли. Впрочем, полагая, что Иаков не лжет, они молчали и ждали возвращения игумена.

Окончились дни поста, и божественный Савва вернулся в Лавру. Увидев, что происходит, он немедленно позвал к себе Иакова и по–отечески начал уговаривать его оставить это дело.