— Напрасно мы бежим. Я уже вижу, как его возносят к жизни вечной.
И когда они попросили его рассказать, какой он видел душу, он рассказал им то, что было. При этом некоторые из них пошли в монастырь и разузнали точнее время, в которое почил брат. И поняли они, что это было именно в тот миг, когда святой отец видел его славное восхождение к небу.
3. Из патерика
Один старец рассказывал следующее.
«Была одна престарелая монахиня, достигшая большого преуспеяния в страхе Божием. Я задал ей вопрос, почему она приняла монашество, и вот что она мне рассказала:
— У меня, дорогой отче, когда я была еще ребенком, был отец — набожный и кроткий по характеру, но слабый и немощный телом: большую часть своей жизни он провел прикованным к постели. Человек он был настолько замкнутый, что на общение шел редко, почти никогда. Когда он был здоров, то трудился на поле. Там он проводил все свое время, а урожай приносил домой. Молчалив же он был настолько, что те, кто с ним не был знаком, принимали его за немого.
Была у меня также и мать — полная противоположность отцу. Все, что делалось и в своей земле, и в чужой, — все ее заботило. А словоохотлива была со всеми до того, что никто никогда не видел ее молчащей хотя бы мгновение: то она препиралась и спорила, то говорила всякие мерзости и непристойности. Большую часть времени она проводила в пьянстве с распутными мужчинами, причем сорила деньгами как блудница. А имуществом распоряжалась так плохо, что даже всего того, что было (а было у нас немало), нам не хватало на жизнь: отец отдал в ее ведение все домашние дела. И при том, что она так жила, никакая телесная хворь не брала ее. Даже случайных болей у нее не было, но на протяжении всей ее жизни тело у нее было здоровое и крепкое.
Так и вышло наконец, что отец, сломленный многолетними недугами, умер. И тотчас же поднялся сильный ветер, ударил гром, и засверкали молнии одна за другой. И хлынул ливень, такой сильный и продолжительный, что в течение трех дней нельзя было даже носа высунуть из дома. Все это время отец лежал в доме без погребения. Видя это, односельчане чего только не говорили, ругая покойного:
— Ай–ай–ай, такой страшный человек жил тут с нами, а мы и не знали: не иначе богоненавистник какой — то–то его похоронить не могут!
Однако ж дом мог стать непригодным для жилья, если труп разложится. Поэтому мы вынесли его и, несмотря на то, что ливень не утихал, предали земле.
У матери теперь были развязаны руки, и она погрязла в блуде с еще большим бесстыдством: превратила дом чуть ли не в дом терпимости и жизнь проводила в сплошном разврате, так что вскоре у нас не осталось ничего. А через долгое время, когда постигла ее смерть, так хорошо прошли похороны, что, казалось, сама природа участвовала в ее погребении.
После кончины матери, когда я вышла из детского возраста, телесные вожделения уже пробуждались и давали о себе знать. И пришла мне как–то вечером в голову мысль: какую жизнь выберу я себе? И мне подумалось:
«Неужто мне выбрать жизнь моего отца и жить потом в благочестии, набожности и целомудрии? Так ведь он, хотя и жил так, ничего хорошего не видел, только что мучился от бесконечных болезней и скорбей. Да и умер он так, что и похоронить его как приличного человека не вышло! Если Богу угодна такая жизнь, то за что у него было столько несчастий?
А какая жизнь была у мамы: разве не проводила она все время в разврате и сладострастии? А из жизни ушла здоровой и без мучений! Такой–то жизнью надо и мне пожить: все лучше верить своим глазам, чем чужим словам…»