Очевиднейшее подтверждение этой истины видим в призывании Апостолов. Что пользы было для Иуды от того, что он произвольно принял верховную степень апостольства, таким же порядком, каким призваны Петр и другие Апостолы, когда он, под конец, погубив преславное начало своего призывания ядом похоти и любостяжания, ниспал даже до предания Господа, как жестокосердый убийца (см.: Мф. 26)? С другой стороны, какой вред для Павла от того, что внезапным ослеплением (см.: Деян. 9) невольно как бы привлечен на путь спасения, когда он, после того с таким жаром последуя Господу, невольное начало обращения украшал доброхотным благочестием и жизнь свою, славную такими подвигами, заключил неподражаемою кончиною? Итак, все дело состоит в конце, в котором и удостоенный лучшего призывания может оказаться худшим по причине нерадения своего, и нуждою привлеченный принять чин монашества может явиться совершенным, при помощи страха Божия и особенной ревности.

Глава 6. Изъяснение трех отречений от мира

Теперь начнем рассуждать об отречениях, коих также три, как это подтверждается и Преданием отцов и свидетельством Священного Писания, и кои каждый из нас непременно должен совершить со всем тщанием. Первое из них есть то, в котором телесно оставляем все богатства и стяжания мира; второе — то, в коем оставляем прежние нравы и порочные страсти, как телесные, так и душевные; третье — то, в коем, отвлекая ум свой от всего настоящего и видимого, созерцаем только будущее и желаем невидимого. Эти три отречения все вместе совершить повелел Господь Аврааму, когда сказал ему: изыди от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего (Быт. 12, 1). Во-первых, сказал: от земли твоея, то есть от богатства мирского и стяжаний земных; во-вторых, от рода твоего, то есть от прежнего образа жизни, прежних нравов и пороков, кои, прилепившись к нам с самого рождения, являются родственными и единокровными нам; в-третьих, от дому отца твоего, то есть от всякого воспоминания о мире и о всем, что представляется взору очей. О двух также отцах, то есть том, которого оставить, и том, которого искать должно, так воспевает Давид от лица Божия: слыши, дщи, и виждъ, и приклони ухо твое, и забуди люди твоя, и дом отца твоего (ср.: Пс. 44, 11). Ибо кто говорит: слыши дщи, без сомнения, есть отец; но и тот, чей дом и народ советуется предать забвению, тем не менее свидетельствуется отцом своей дочери. Все же это совершается тогда, когда, умерши со Христом от стихий мира сего, не смотрим уже, по Апостолу, видимых, но невидимых; видимая бо временна, невидимая же вечна (ср.: 2 Кор. 4, 18) — и, исшедши сердцем из сего временного и видимого мира, очи свои и ум обращаем к тому дому, в коем имеем пребывать постоянно, когда, пребывая во плоти, не по плоти воинствуем в Господе, делом и жизнию оправдывая следующее изречение святого Апостола: наше житие на небесех есть (ср.: Флп. 3, 20). К этим же трем отречениям приспособлены и три книги Соломона. Так, Притчи приличествуют первому отречению, так как ими отсекается вожделение земных вещей и чувственных пороков; Екклесиаст — второму, так как в нем все, бывающее под солнцем, провозглашается суетным; Песнь песней — третьему, так как в них ум, возвышаясь над всем видимым, погружается в созерцание одних вещей Небесных.

Глава 7. Как надобно желать усовершения в каждом отречении от мира

Потому немного пользы принесет нам первое отречение, при всей силе веры, если вслед за сим с таким же усердием и ревностию не позаботимся совершить и второе. Ибо только тогда, как успеем стяжать сие второе, возможем достигнуть и третьего, в коем, исшедши из дома прежнего своего отца, который, как упомянули мы, есть отец наш от начала рождения нашего, по ветхому человеку и прежней жизни, когда мы были естеством чада гнева, как и прочий (ср.: Еф. 2, 3), всецело устремим взор ума своего к Небесному. О сем отце говорится к Иерусалиму, презревшему истинного Отца своего — Бога: мати ваша Хеттеаныня, а отец ваш Аморрей (Иез. 16, 45). И в Евангелии: вы отца вашего диавола есте, и похоти отца вашего хощете творити (ср.: Ин. 8, 44). Когда, оставив его, мы вознесемся от видимого к невидимому, тогда можем сказать с Апостолом: вемы, яко аще земная наша храмина тела разорится, создание от Бога имамы, храмину нерукотворенну, вечну на небесех (ср.: 2 Кор. 5, 1); и — то, о чем мы упомянули несколько прежде: наше житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем, Господа нашего Иисуса Христа, Иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его (ср.: Флп. 3, 20 — 21); и следующее изречение святого Давида: преселъник аз есмъ на земли и пришлец, якоже ecи отцы мои (ср.: Пс. 38, 13), — чтобы, по слову Господа, и нам сделаться такими, каковы были те, о коих говорил Он в Евангелии к Отцу Своему: от мира не суть, якоже и Аз от мира несмь (ср.: Ин. 17, 16) и потом к самим Апостолам: аще от мира бысте были, мир убо свое любил бы; якоже от мира несте, но Аз избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир (ср.: Ин. 15, 19).

Поверить, впрочем, сему и понять силу сего состояния может только тот, кто собственным опытом дознал то, о чем здесь говорится; тот, чьи очи сердечные Господь так отвлек от всего настоящего, что он считает то не только преходящим, но как бы не существующим, как бы дымом исчезающим, чем-то разрешившимся в ничто; кто, подобно Еноху, ходя пред Богом, не обретается в суетном настоящем веке, потому что преложился от сообращения и нравов человеческих, что, впрочем, в Енохе совершилось телесно, как упоминается в книге Бытие: и ходил Енох с Богом, и не обреташеся, зане преложи его Бог (ср.: Быт. 5, 24) — и как говорит о том Апостол: верою Енох преложен бысть не видети смерти (Евр. 11, 5). О каковой смерти Господь говорит в Евангелии: всяк живый и веруяй в Мя, не умрет во веки (ср.: Ин. 11, 26). Потому, желая достигнуть истинного совершенства, мы должны деятельно стремиться к тому, чтобы как телесно мы оставили родителей, родину, богатства и удовольствия мирские, так, оставив все сие и сердцем, никогда уже не обращаться пожеланиями к тому, что отвергли, подобно израильтянам, изведенным чрез Моисея из Египта, кои хотя не возвращались туда телесно, однако ж называются возвратившимися; потому что, оставив Бога, с такою силою знамений изведшего их из Египта, сердцами своими опять обратились к нему (Египту) и, чтя египетских идолов, прежде отвергнутых, говорили к Аарону: сотвори нам боги, иже пойдут пред нами (Исх. 32, 1). Иначе не быть бы нам осужденными вместе с теми, кои, во время пребывания в пустыне, по вкушении небесной манны, желали нечистых, скверных яств, и не показаться ропщущими подобно им: “Хорошо было нам в Египте, егда седяхом над котлами мясными, и ядохом лук, и чеснок, и огурцы, и дыни (ср.: Исх. 16, 3; Чис. И, 5)”. Такой опыт хотя, как образ, прежде совершился еще в том народе, однако ж и ныне, как видим, он повторяется каждодневно в нашем чине и звании. Ибо всякий, по отречении от мира, возвращающийся к прежним заботам и увлекающийся прежними желаниями, делом и мыслию говорит то же, что и те: “Хорошо мне было в Египте”. И таковых найдется не такое же ли множество, в каком тогда, при Моисее, являлись толпы возмутителей, за что из всех вышедших из Египта, коих считалось шестьсот тысяч одних вооруженных, не более двух удостоились вступить в землю обетованную (см.: Чис. 14, 30)? Итак, поспешим заимствовать примеры добродетелей лучше от тех людей, каких немного и кои очень редки, потому что и в Евангелии говорится, что много званых, а мало избранных (см.: Мф. 20, 16). Никакой не будет нам пользы от телесного отречения и местного некоторым образом “исхода из Египта”, если не постараемся стяжать также и отречение сердечное, которое выше и полезнее. О телесном отречении так говорит Апостол: аще раздам вся имения моя, и аще предам тело мое, во еже сжещи е, любве же не имам, ни кая польза ми есть (1 Кор. 13, 3).

Если же, таким образом, они ниже этой второй степени отречения, то тем менее способны к третьей, которая, без сомнения, есть самая выс¬шая. Рассудите притом внимательно в уме своем, что не просто сказал Апостол: аще раздам имения; ибо при сем можно было бы думать, что он говорит и о том, кто еще не во всей силе, исполняя заповедь Евангелия, оставляет нечто для себя, как поступают некоторые из слабых духом; но аще раздам, — говорит, — вся имения моя, то есть если совершенно отвергну все земные стяжания. Сверх того, к сему отречению он присоединил еще нечто другое, лучшее: и аще предам тело мое, во еже сжещи е, любве же не имам, ни кая польза ми есть (1 Кор. 13, 3). Другими словами, он как бы так говорил: “Если раздам бедным все имение мое по заповеди Евангелия, в коей говорится: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим: и имети имаши сокровище на небеси: и гряди вослед Мене (ср.: Мф. 19, 21); если, то есть, так отрекусь, что совершенно ничего не оставлю для себя и потом к сему делу щедрости присоединю еще мученичество и сожжение тела или предание его за Христа; и, однако ж, буду притом или нетерпелив, или гневлив, или завистлив, или горд, буду оскорбляться обидами других, искать толь¬ко своего, питать злые помыслы, нетерпеливо и неохотно сносить, что встретится неприятного, — то никакой не будет мне пользы от отречения и сожжения внешнего человека, когда внутренний притом все еще обложен прежними страстями, когда в первом жару обращения, презрев одни стяжания мира сего, — вещь ни добрую, ни злую, но среднюю, не позабочусь также отсечь пагубные расположения порочного сердца и достигнуть Божественной любви, которая долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не мыслит зла, все терпит, все покрывает (см.: 1 Кор. 13, 4–5, 7) и которая, наконец, никогда не попускает последователю своему пасть от искушений греховных”.

Глава 8. О духовном богатстве, в котором состоит красота души или безобразие

Итак, со всем постоянством должно нам заботиться о том, чтобы и внутренний наш человек отверг и расточил все, собранное им, в прежнем состоянии, богатство пороков, кои, внутренно срод¬нившись с телом и душою, составляют неотъемлемую нашу собственность, так что и по исходе не перестанут сопровождать нас, если не будут отсечены и отвергнуты, пока еще пребываем в теле сем. Ибо как добродетели, или самая лю¬бовь, которая есть источник их, будучи приобретена в сем веке, и по кончине этой жизни облекает красотою и блеском любителя своего; так и пороки, очернив ум наш отвратительными некоторыми как бы красками, в таком искаженном виде предпосылают и в оную Вечную Жизнь. Красота и безобразие души зависит от свойства добродетелей и пороков. Из них извлекается как бы некоторая краска, от которой душа или делается такою светлою и прекрасною, что удостоивается слышать от Пророка: и возжелает Царь доброты твоея (Пс. 44, 12), — или такою мрачною, отвратительною и безобразною, что сама невольно исповедует свое безобразие и зловоние, говоря: возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего (Пс. 37, 6). И Господь говорит к ней: чесо ради несть изцелена рана дщере людий Моих? (Иер. 8, 22). Итак, вот собственно наше богатство, имеющее навсегда неразлучно пребыть с душою нашею, которого никакой царь даровать нам и никакой враг отнять у нас не силен. Вот собственно наше богатство, которого самая смерть не отторгнет от души; и которое отвергши, востекаем к совершенству, а привязавшись к нему, предаемся вечной смерти.

Глава 9. О трояком роде богатства