О действии прочих страстей (рассказ о которых заставило пересечь изъяснение чревоугодия или искушение Господа) рассудим в том порядке, в каком предположили. Тщеславие и гордость без всякого посредства тела обыкновенно совершаются. Ибо какую нужду они имеют в телесном действии, когда, без стеснения и без вожде¬ления, из-за одной воли снискать похвалу и достигнуть славы человеческой доводят до падения плененную душу? Или какое телесное действие имела древняя гордость вышесказанного Люцифера, которую он зачал только в душе и помышлении, как говорит Пророк: “ты же рекл ecи во уме твоем: на небо взыду, выше звезд небесных поставлю престол мой… взыду выше облак, буду подобен Вышнему” (Ис. 14, 13 — 14)? Он как не имел никакого подстрекателя к этой гордости, так и совершение порока, и всегдашнее падение его произошло от одного помышления.

Глава 8. О сребролюбии, которое чуждо нашей природе, и какое различие между ним и природными пороками

Сребролюбие и гнев хотя не одной природы (ибо первое вне нашей природы, а второй, по-видимому, начальное семя имеет в нас), однако ж происходят подобным образом, именно большею частию отвне получают причины возбуждения. Ибо те, которые еще слабы, часто жалуются, что они впали в эти пороки по раздражению или подстрекательству некоторых и извиняют себя тем, что они по вызову других впали в гнев или сребролюбие. Что сребролюбие вне природы, это ясно видно; потому что не имеет в нас главного начала, зачинается не от вещества, которое бы относилось к участию души, или плоти, или сущности жизни. Ибо известно, что ничто не принадлежит к употреблению или потребности нашей природы, кроме ежедневной пищи и пития; все прочие вещи, с каким бы старанием и любовию ни хранились, чужды человеческой потребности, как это видно из употребления в самой жизни; потому сребролюбие, как существующее вне природы нашей, искушает только холодных и худо расположенных монахов. А свойственные нашей природе страсти не перестают искушать даже опытнейших монахов, и пребывающих в уединении. Что это совершенно истинно, доказывается тем, что мы знаем некоторых язычников, совсем свободных от страсти сребролюбия;[4] потому что они не снискали недуга этого порока употреблением и обычаем. Мы уверены, что также и первый мир, бывший до потопа, очень долго не знал неистовства этой страсти.[5] Она также и в каждом из нас, при истинном самоотвержении, побеждается без всякого труда, когда кто, оставив все имущество, так держится правил киновии, что из него не дозволяет оставить у себя ни одного динария.[6] В свидетели этого дела мы можем представить многие тысячи людей, которые, в короткое время расточив все свое имущество, до того истребили эту страсть, что уже не подвергаются ни малому искушению от нее. Но, против чревоугодия во всякое время подвизаясь, они не могут быть безопасны, если не будут вести борьбу с особенною осмотрительностию сердца и воздержанием тела.

Глава 9. Печаль и уныние рождаются без всякого внешнего возбуждения, не как прочие страсти

Печаль и уныние, как выше сказано, обыкновенно рождаются без всякого внешнего возбуждения. Ибо они часто и весьма жестоко удручают всех уединившихся и в пустыне пребывающих без всякого сообщения с людьми. Что это вполне истинно, это легко докажет самым опытом всякий пребывавший в уединении и испытавший брани внутреннего человека.

Глава 10. О согласии шести страстей и сродстве двух, отличных от тех

Итак, эти восемь страстей хотя имеют разное происхождение и разные действия, однако ж шесть первых, то есть чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, соединены между собою каким-то сродством и, так сказать, связью, так что излишество первой страсти дает начало последующей. Ибо от излишества чревоугодия необходимо происходит блудная похоть, от блуда сребролюбие, от сребролюбия гнев, от гнева печаль, от печали уныние, и потому против них надобно сражаться подобным же образом, тем же порядком, и в борьбе всегда надобно нам переходить от предыдущих к последующим. Ибо всякое вредное дерево, толстое, высокое, скорее завянет, если наперед корни его, на которых опирается, будут обнажены или высушены. И потоки вредной воды мало-помалу пересохнут, когда порождающий их источник и проточные жилы с тщательною аккуратностию будут засыпаны. Посему, чтобы победить уныние, сначала надобно подавить печаль; чтобы прогнать печаль, прежде нужно подавить гнев; чтобы погасить гнев, нужно попрать сребролюбие; чтобы исторгнуть сребролюбие, надобно укротить блудную похоть; чтобы подавить блудную похоть, должно обуздать страсть чревоугодия. А остальные две страсти, то есть тщеславие и гордость, также соединяются между собою тем же способом, как и предыдущие страсти, так что усиление одной дает начало другой: от чрезмерного тщеславия рождается страсть гордости. Но от тех шести первых страстей они совершенно отличаются и не соединяются с ними подобным союзом; не только не получают от них никакого повода к своему рождению, но даже противным образом и порядком возбуждаются. Ибо, по истреблении тех, эти сильнее плодятся и, по умерщвлении тех, живее возникают и возрастают. Потому мы подвергаемся брани особенным образом от этих двух страстей. Ибо в каждый из тех шести пороков мы впадаем тогда, как будем уязвлены от предшествующих им (страстей); а в эти две страсти мы впадаем особенно после победы и восторжествования (над прочими страстями). Итак, все страсти как от усиления предыдущих рождаются, так уменьшением их подавляются. Таким же способом, чтобы истребить гордость, надобно прежде подавить тщеславие. И таким образом, по подавлении предыдущих, последующие утихнут, и, по истреблении предшествующих, остальные страсти без труда увянут. И хотя связанные восемь страстей связаны между собою упомянутым образом и смешаны, однако ж частнее они разделяются на четыре союза и сопряжения: ибо блудная похоть особенным союзом соединяется с чревоугодием, гнев с сребролюбием, уныние с печалью, а гордость тесно соединяется с тщеславием.

Глава 11. О происхождении и качестве каждой страсти

Теперь подробнее рассмотрим роды каждой страсти. Чревоугодия три рода: первый род, который понуждает спешить к обеду прежде установленного законного часа; второй род, который услаждается наполнением чрева и пожранием некоторых кушаний; третий род, который желает лакомой и отлично приготовленной пищи. Эти три рода вводят монаха в немалые расходы, если он от всех этих не постарается воздерживаться с равным старанием и осторожностию. Ибо как разрешение поста никак нельзя допускать преж¬де назначенного часа, так равно надобно отвер¬гать и прожорливость чрева и дорого стоящее и изысканное приготовление кушанья. Ибо от этих трех причин происходят разные и самые злые недуги души. Ибо от первой рождается ненависть к монастырю, а оттуда возрастает страх и несносность жительства в нем, за которою, без сомнения, тотчас последует выход и скорое бегство. От второй возбуждаются огненные воспламенения сладострастия и похоти. А третья оплетает шеи пленников нерасторгаемыми узами сребролюбия и не допускает монаху пребывать в совершенной нищете Христовой. Что зачатки этой страсти в нас есть, это мы познаем из того признака, когда, будучи удержаны каким-либо братом для обеда, мы не довольствуемся тем вкусом пищи, с каким она приготовлена предлагающим, но с неблаговременною и необузданною свободой просим что-нибудь влить в нее или прибавить. А этого совершенно не должно быть по трем причинам: во-первых, потому, что монах всегда должен приучаться к терпеливости и бе¬режливости и, по Апостолу, научиться быть до¬вольным тем, что есть (см.: Флп.4,11)

Посему всячески надобно обуздывать в себе такую вольность. Блудной страсти три рода: первый совершается чрез смешение обоего пола; второй производится без смешения с женщиною, за который от Господа был поражен Онан, сын патриарха Иуды (см.: Быт. 38, 9-10), который в Священном Писании называется нечистотою, о чем Апостол говорит: глаголю же безбрачным и вдовицам: добро им есть, аще пребудут, якоже и аз: аще ли не удержатся, да посягают: лучше бо есть женитися, нежели разжизатися (1Кор. 7, 8–9). Третий (род) производится умом и сердцем, о котором Господь в Евангелии говорит: всяк, иже воззрит на жену ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердцы своем (Мф.5,28). Эти три рода блаженный Апостол, также различая, говорит: умертвите убо уды ваша, яже на земли: блуд, нечистоту, страсть, похоть — и прочее (ср.: Кол.3, 5). И еще о двух родах к ефесеям говорит: блуд же и всяка нечистота и лихоимство ниже да именуется в вас… сие бо да весте, яко всяк блудник, или нечист, или лихоимец, иже есть идолослужитель, не иматъ достояния в Царствии Христа и Бога (Еф.5, 3, 5). Одно исключение из Царства Христова должно устрашать нас, чтобы мы с одинаковою заботою остерегались этих трех родов. Сребролюбия три рода: первый тот, который отрекающимся от мира не дозволяет оставить богатство и имущество свое; второй убеждает нас с большею жадностию возвратить то, что нами было расточено или роздано бедным; третий побуждает желать и приобретать то, чего даже и прежде мы не имели. Три рода и гнева: первый тот, который пылает внутри, что по-гречески называется θυμος (ярость); второй тот, который прорывается в слово и дело и называется οργη (гнев), о котором Апостол говорит: “ныне же отложите и вы та вся: гнев, ярость…”(Кол.3,8); третий тот, который вспыхивает не на короткое время, но сохраняется чрез несколько дней, долгое время, что называется злопамятность. Всего этого с одинаковым опасением мы должны отвращаться. Печали два рода: первый происходит по прекращении гнева, или от нанесенного вреда, или когда желание встретило препятствие, не исполнилось; второй происходит от неразумной скорби сердца, или отчаяния. Уныния два рода: один повергает в сон во время жара (в полдень); а другой склоняет оставить келью и бежать. Тщеславие хотя многовидно, многоразлично, разделяется на разные виды, однако ж два рода его: первый тот, когда мы превозносимся плотскими, видимыми вещами; а второй, когда из-за духовных, невидимых, предметов воспламеняемся желанием суетной похвалы.