Услыхав от Тейрезия, что есть человек, берущийся найти Лигию, Виниций поспешил к Петронию и, второпях поздоровавшись, спросил, что это за человек.

— Скоро мы его увидим, — сказал Петроний. — Это знакомый Эвники, а она сейчас придет уложить складки моей тоги и сообщит о нем более подробно.

— Это та, которую ты вчера хотел мне подарить?

— Да, та, которую ты вчера отверг, за что, впрочем, я тебе благодарен, так как она, пожалуй, лучшая вестиплика в городе.

Едва он договорил, как Эвника действительно появилась и, взяв с инкрустированного слоновой костью стула тогу, развернула ее, чтобы набросить на плечи Петрония. Лицо у нее было спокойное, в глазах светилась радость.

Петроний внимательно на нее посмотрел и нашел, что она очень хороша. Когда ж она, запахнув на нем тогу, стала укладывать ее складки, то и дело нагибаясь, чтобы их выровнять сверху донизу, он заметил, что руки у нее дивного цвета бледной розы, а грудь и плечи отливают нежными тонами перламутра или алебастра.

— Эвника, — сказал он, — пришел уже тот человек, о котором ты вчера говорила Тейрезию?

— Да, господин.

— Как его зовут?

— Хилон Хилонид, господин.

— Кто он?

— Он врач, мудрец и прорицатель, он умеет читать судьбы людей и предсказывать будущее.

— А тебе он тоже предсказывал будущее?

Эвника залилась румянцем, от которого порозовели даже ее уши и шея.

— Да, господин.

— Что ж он тебе напророчил?

— Что меня ждут боль и счастье.

— Боль досталась тебе вчера от рук Тейрезия, значит, и счастье должно прийти.

— Оно уже пришло, господин.

— Какое же?

И она прошептала.

— Я осталась здесь.

Петроний положил руку на ее золотистую голову.

— Ты нынче хорошо уложила складки, Эвника, я тобою доволен.

От прикосновения его руки глаза у нее вмиг затуманились слезами счастья, учащенное дыхание заволновало грудь.

Петроний и Виниций, не мешкая, пошли в атрий, где их ждал Хилон Хилонид, который при их появлении отвесил глубокий поклон. Вспомнив о своем вчерашнем предположении, что это, возможно, любовник Эвники, Петроний улыбнулся. Стоявший перед ним человек не мог быть ничьим любовником. В странной его фигуре было что-то жалкое и вместе с тем смешное. Он был не стар: в неухоженной бороде и курчавой шевелюре лишь кое-где белели седые волоски. Худощавый, с очень сутулою спиной, он на первый взгляд даже казался горбатым; над горбом торчала большая голова, лицо напоминало сразу и обезьяну, и лису, взгляд был пронзительный. Желтоватая кожа на лице была вся в прыщах, и усеянный ими сизый нос, видимо, указывал на пристрастие к вину. Неряшливая одежда — темная туника из козьей шерсти и такой же дырявый плащ — говорила о подлинной или притворной бедности. При виде его Петронию пришел на ум Гомеров Терсит[189], и, ответив взмахом руки на поклон гостя, он сказал:

— Приветствую тебя, божественный Терсит! Что сталось с шишками, которые тебе набил под Троей Улисс[190], и что сам-то он поделывает на Елисейских полях?[191]

— Благородный господин, — ответствовал Хилон Хилонид, — мудрейший из умерших, Улисс, шлет через меня мудрейшему из живущих, Петронию, свой привет и просьбу прикрыть мои шишки новым плащом.