Mysticism or spirituality? Heresies against Christianity.

Когда воля повержена, то разум (Неизвестный) и желание (Звездич) являются ему – они объединились в борьбе против Арбенина. Так всегда бывает в разделенной душе падшего человека (в царстве, разделившемся в самом себе), вместо помощи друг другу, разделившиеся части враждуют между собой, мстят друг другу. Даже объединение Неизвестного со Звездичем – есть союз лишь для войны против третьего, между собой же они враждуют, цели у них разные. «Мы целим розно», – говорит Неизвестный Звездичу.

Неизвестный открывается Арбенину – он узнает свой отверженный разум. Когда-то Неизвестный был соблазнен Арбениным, – разум Арбенина был приобщен к карточной игре, то есть отвергнут им. Молодой человек (таким тогда был разум Арбенина) плакал и молил его вернуть ему проигранные деньги, то есть не насиловать его карточной игрой, а дать ему свободу познания. Но Арбенин только рассмеялся в ответ. «В то время ты не смотрел еще пророчески вперед, – говорит Неизвестный Арбенину, – и только нынче злое семя произвело достойный плод». Лермонтов вскрывает здесь смысл простой крестьянской (христианской) мудрости: «что посеешь, то и пожнешь». Человек призван возделывать Эдем – он есть сеятель и возделыватель добра. Но он сам определяет что будет выращивать в своей душе – добро или зло. В зависимости от этого последняя жатва будет для него радостью или скорбью.

Лермонтов очень точно указывает на тот момент, когда было посеяно самоубийственное семя. Это произошло в том сложном (переходном) юношеском возрасте, когда человек должен сделать свободный выбор – личностно самоопределиться к обуреваемым стихиям мира. Арбенин определяется в отношении к этим стихиям самостно, утверждаясь в юношеском эгоизме. Он предает свой разум, подчиняя его стихиям мира, он поступает не личностно, не свободно, неразумно, – безумно.

Разум Арбенина, когда-то пылкий и живой юноша, теперь превратился в немощного мужа, надменного и холодного наблюдателя, жителя снежной демонической пустыни, – высокой заснеженной горы, с которой он производит свои наблюдения. Только он, холодный «демон», плод злого семени, может явиться теперь в опустошенном, ледяном сердце и с высоты своего всеведения (вечной позиции наблюдателя) открыть человеку истину. Но эта истина слишком холодна (она принесена из снежной пустыни), чтобы оживить уснувшее сердце и дать ему зрение. Открытие истины в этом случае – есть лишь месть оскорбленного разума потерявшей силу власти воле. Это истина смерти. «Ты убил свою жену», – холодно произносит Неизвестный. Но месть заключена в известии о том, что Нина невинна. Сообщить об этом Неизвестный поручает князю – сам он не может свидетельствовать о невиновности и воскресении, ибо он есть вестник и свидетель смерти. Только желание может свидетельствовать об этом – даже находясь в кругу порочных страстей, на грани смерти, оно не может не желать воскресения и невинности (целомудрия). Кроме того, Неизвестный – своеобразный демонический «аскет», он ревнитель «чистоты», – и поэтому он не может себе позволить такое грязное дело, ведь он – житель чистой снежной пустыни, он не делает грязных дел, – он только наблюдает за ними. Он вечный наблюдатель, – и только с этой привычной позиции, с высокой снежной вершины, дающей ему чувство превосходства над всеми окружающими и не лишающей его белоснежной «чистоты», он может теперь вполне удовлетворить свое мстительное чувство, следя за муками жертвы со стороны.

Когда Арбенин узнает о невиновности Нины, он, как пишет Лермонтов в ремарке: «слабеет и падает с кресла», а затем «встает с диким взглядом». Встает уже безумец, но на грани ухода в безумие в нем вдруг на секунду наступает просветление, – он шепчет, как утопающий, свое последнее

«Спасите»: «Прости, прости меня, о Боже». Но этот всплеск света на поверхности тьмы сменяется новой волной тьмы – и Арбенин погружается в ее пучину. «Хохочет» – дает здесь Лермонтов свою ремарку. Демоническая бездна засасывает душу Арбенина, – из глубины ее он кричит: «Мне прощенье. А слезы, жалобы, моленья? А ты простил?» Арбенин, по существу, отказывается от своего прощения. Он, как это часто бывает, – хотя и знает, где была его роковая ошибка («Она невинна? она мне тоже говорила, но я сказал, что это ложь»), перекладывает вину на другого:

Вот что я вам открою:

Не я ее убийца.

(Взглядывает пристально на Неизвестного)

Ты, скорей

Признайся, говори смелей,

Будь откровенен хоть со мною.

О, милый друг, зачем ты был жесток?

Ведь я любил ее, – когда бы мог, –