В этих двух идеях опять-таки скрыто присутствует тезис о тварности Сына. Если спасение каждого человека индивидуально предопределено свыше, то крестный подвиг Сына Божия ничего не меняет в Божественном установлении, поэтому такой подвиг может совершить не обязательно Бог, а любое тварное существо. У свидетелей Иеговы это доведено до логического конца – у них при прямом утверждении тварности Сына присутствует и хилиастическое учение о тысячелетнем царстве, так что у них мы встречаем классическое соединение идей, – то, которое было и у первопроходцев-евионитов. Однако у иеговистов учение о тысячелетнем царстве приобрело современные и легко узнаваемые черты, потому что Христос у них возглавит мировое правительство, которое установит царство всеобщего благоденствия для тех, которые не смогли войти в число 144 тысяч избранных, обретших обитель на небе. Этот рассказ о мировом правительстве с тварным существом во главе – есть прямо-таки откровение об антихристе.

Учение иеговистов не является для Запада какой-то чуждой идеей, случайно занесенной туда ветром веков. Оно есть органичное развитие религиозных идей всего западного христианства. Собственно, к столь же радикальным выводам сегодня приходят и католики. Ближайший сотрудник папы Иоанна-Павла II Патрик де Лобье, занимавшийся выработкой социальной концепции католичества, высказал очень интересные для контекста данной главы мысли. В предисловии к его книге «Время конца времен», представляющий автора Р. Лорентен так характеризует суть предлагаемой де Лобье концепции:

«Вопреки трагической перспективе протестантского теолога Карла Барта, Патрик де Лобье, следуя за Лактацием, Бонавентурой и Николаем Кузанским, считает, что Царство Божие осуществится в рамках истории, на земле. Это будет цивилизация любви, предвозвещенная Павлом VI и постоянно упоминаемая Иоанном-Павлом II» [268].

Отвержение иерархии у многих протестантов также возможно только при бессознательном или прямом (как у «Свидетелей Иеговы») утверждении тезиса о тварности Сына. Если Иисус Христос не Бог, а человек, то Он не мог установить и Божественную иерархию, посредством которой Бог осуществляет духовное окормление паствы. По этой логике, такая иерархия есть чисто человеческое установление – ее можно упразднить, тем более, что благодатное освящение жизни свыше может помешать в деле спасения, ведь оно насилует человеческую свободу (иерархия же – инструмент этого «благодатного насилия»). К Божественному же предопределению иерархия также не имеет никакого отношения, ибо на исполнение Божественного предопределения не может ничто повлиять, в том числе и иерархия.

Тезис о тварности Сына скрыто содержится и в отвержении почитания Божией Матери. Если Иисус Христос не Бог, а человек, то и женщина, которая Его родила, не может называться Богородицей, выносившей в своем лоне Самого Бога. Она лишь простая женщина, которая родила человека – поэтому Она недостойна почитания, Она ведь такая же, как все остальные женщины.

В отвержении иконопочитания тоже можно найти такой скрытый тезис. Если Иисус Христос не Бог, а тварное существо, то, стало быть, не было и воплощения Бога. А раз не было воплощения Бога, то невозможно и Его изображение.

Отвержение протестантами молитв за усопших связано с учением о предопределении и о спасении только верою. Что же молиться за усопших, – это же в их судьбе ничего не изменит? – ведь ко спасению человек предопределен с самого начала и спасение его зависит только от веры. И здесь Иисус Христос как Божественный Мессия и сын Божий, как Спаситель человеку не нужен – Он ничего не может изменить в изначальном предопределении. Поэтому ничего не изменится от того, что Он будет тварным существом, а не Богом.

Хотя протестанты и называют Иисуса Христа Богом, но скрытые противоречия их догматической мысли вполне реализуются в религиозной жизни, – они живут так, что Христос совершенно удален от всех дел, как будто Он не Бог, а тварное существо. Такое непоследовательное учение порождает определенную психологию и мысль, что Христос чего-то недоделал, с чем-то не справился, – оно и понятно, к Нему относятся как к человеку или тварному существу, а у подобных существ могут быть и ошибки, и недоделки. Поэтому можно исправлять Его дела, доделывать и переделывать то, что Он не сумел сделать. По этой причине человек на Западе очень активен – он все время перестраивает свою жизнь, улучшает ее, но это улучшение жизни есть лишь приспособление ее к себе, к своим слабостям и страстям. Собственно это перестроение жизни происходит по недалекому от языческого идеала образцу, недаром коренной поворот истории Запада был возвратом к языческим ценностям, – эпоха Возрождения и эпоха Гуманизма прошла под девизом: человек сам по себе, по своей природе и естеству хорош [269].

Сходные черты языческого

и еретического учения

о человеке