культурной деятельности

Государство у нас светское, – сегодня оно не отделяет от себя Церковь государственными декретами, но прежние границы по-прежнему продолжает охранять, ведь влияние Церкви на культурные и государственные институты сведено к минимуму. Церкви в обществе фактически отведено место некой этно-культурной резервации. Поэтому в настоящее время человек формируется не в лоне культа, а в лоне светской культуры. Его мировоззрение складывается под влиянием культурных институтов: образовательных и воспитательных учреждений, библиотек, средств массовой информации. Парадокс, но большую часть своего свободного времени, современный человек проводит возле телевизора и компьютера. Какое мировоззрение человек усвоит из этих влияний – таким он и будет. Иначе говоря, какова культура – таков и человек. Поэтому в сложившейся ныне ситуации восстановить полноценное влияние Церкви на общество возможно только через Ее влияние на современную культуру. В связи с этим встает вопрос о том, как это влияние сделать духовно реальным и действенным.

Архиерейский Собор 2004 года так определил актуальную задачу церковной жизни: «Для развития свидетельства Церкви современному миру, обретения ею достойного положения в обществе и укрепления церковного авторитета, а также для развития богословия и образования следует активизировать диалог и взаимодействие со светской культурой и наукой» [364]. Для того, чтобы осуществить такое взаимодействие необходимо ясно сознавать, с чем мы будем взаимодействовать. И здесь появляется чисто богословский вопрос: «А что же такое культура? Каково богословское содержание этого понятия?» Такой вопрос может вызвать недоумение, кажется, нет более расхожего сегодня слова, чем культура. Но как раз частое (по любому поводу) употребление этого слова свидетельствует о том, что подлинное содержание этого слова в таком мало осознанном словоупотреблении затирается, смещается и переносится на то, что собственно культурой не является или, наоборот, из культурных явлений исключаются как раз те, которые имеют к ней непосредственное отношение.

Даже, когда серьезные люди пытаются точно определить содержание культуры, то и тогда в определениях царит разноголосица. Недавно я присутствовал на собрании вновь созданного союза деятелей культуры. Когда же возник вопрос о том, как определить их деятельность, то обнаружился странный парадокс: те, кто всю жизнь занимался культурой, не могли договориться по поводу того, чем же они собрались заниматься. Загвоздка была в том, что не могли найти согласия в определении самой культуры. Кто-то даже в этом почтенном собрании, специально изучавший этот предмет и занимающийся философией культуры, сказал, что имеется более пятисот определений культуры.

И тут возникает вопрос: какое же из этих определений мы выберем для того, чтобы делать общее дело? И вообще возможно ли даже обсуждение этой темы, если у нее нет четкого определения? Ну, если люди, специально занимающиеся вопросами культуры и думавшие о том, как определить это явление, не могут найти согласия, то чего же мы можем ожидать от всех остальных людей? Между тем там, где появляется человеческое сообщество, всегда возникает, хотя бы в своих начатках культура – и это понятно, ведь человека вне культуры не существует. Поэтому очень странно, что до сих пор, мы не смогли точно определить, что же такое культура, если вне ее лона человек не может стать человеком. Стало быть, мы не смогли четко определить то главное, что и делает нас людьми.

Это совсем не простая задача, и я очень хорошо понимаю, что сейчас не смогу этого сделать, ибо дать полное определение культуры возможно только, исходя из целостной богословско-философской концепции культуры, но на сегодняшний день такой концепции еще не имеется. Да и концепция эта может родиться только из целокупного мировоззрения, которое смогло бы нам ответить на вызовы времени. А эту задачу можно будет осуществить только в соборном творчестве. Однако представляется необходимым наметить все-таки некоторые пути разрешения этой весьма актуальной сегодня задачи, потому что все кризисные проблемы современного человечества являются в той или иной мере, результатом непонимания своих задач в культурном устроении жизни.

В связи с этим возникает вопрос об иных воспитательных подходах в культурных институтах и здесь необходимо затронуть такую животрепещущую проблему, как введение в образовательный курс основ православной культуры. Если мы сами не совсем понимаем, что такое культура, то как мы можем преподавать ее основы и как мы можем отстаивать право ее преподавания, если не знаем: на что мы имеем право? Поэтому необходимо выяснить существо дела между собой, прежде чем выносить эту проблему на суд других.

Материал, использованный в книге, независимо от авторской интерпретации, должен был показать всякому мыслящему человеку, что проблема культуры не так проста, как она кажется на первый взгляд. В виду той двойственности, которой неизбежно наделена всякая культура, однозначные богословские ответы здесь неуместны. В понимании процесса необходимо будет оттолкнуться от некоего идеала культурной деятельности. Только тогда мы сможем приблизиться к пониманию проблемы и сделать правильные оценки, когда у нас будет образец, с которым мы можем сравнивать то, что увидим в этом процессе.

Культурная деятельность

как священнослужение

Культурная деятельность человека, по существу изначально поставленной перед ним задачи, является изменением мира, предвосхищающим его конечное преображение. Это прямо вытекает из задачи изменения самого человека, из его обожения. «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим. 8, 19–21) – говорит об этой задаче апостол Павел. Израиль и Ветхий, и Новый призван был сделаться «царственным священством и народом святым» (Исх. 23, 22; 1 Петр 2, 9), освящающим все сферы жизни. «Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте» (1 Фес. 5, 23), – наставляет фессалоникийцев апостол Павел. Но освящение человека, его обожение невозможно в отрыве от освящения всей его жизни. «Все, что вы делаете, словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа» (Кол. 3, 17). Таким образом, человек, фактически, призывается к священнодействию в культуре. Человек образ и подобие Бога-Слова, и та жертва словесная, к которой он призван в культурной деятельности изначала (первое дело, порученное Адаму, состояло в наречении имен), есть священная жертва такого культурного служения [365]. Человек наполняет и ответственно исполняет свое культуротворческое служение в соработничестве с Богом. И как бы мы не относились к самосознанию русских писателей и поэтов, называвших свое творческое служение пророческим – сам факт наличия такого творческого самосознания [366] свидетельствует о том, что литературное творчество понималось ими как священнослужение. Русские религиозные философы культуротворческое служение сравнивали с монашеской аскетической практикой. «Я думаю, – пишет православный богослов Оливье Клеман, – что самое гениальное, что было у русских философов первой половины нашего века, это то, что они взяли из монашеской практики тему преображения человека и приложили ее к сферам культуры, общества, истории, чтобы показать, как реализуется в христианстве возможность преображения культуры и истории» [367].