Mysticism or spirituality? Heresies against Christianity.

В эстетических воззрениях западных мыслителей сохраняется раннехристианская концепция. «Телесное воплощение замысла – это как бы слуга, – говорит Аврелиан из Реоме, – замысел же – господин» [34]. Но уже в анонимном трактате ХII века (после разделения Церквей) мы находим явно формалистический тезис: «Пение есть приятное изменение голоса» [35].

В VIII веке в богослужение Западной Церкви вводится органная музыка. Вначале это, по собственному произволу, сделали галльские церкви, и лишь по истечении длительного времени, когда нововведение стало утвердившимся обычаем – и на это было получено благословение пап, органная музыка была введена повсеместно.

На Востоке мы наблюдаем совершенно иную картину. Вследствие того, что инструментальная музыка возбуждала душевные, чувственные движения – она не была введена в богослужение. Да и в быту к ней относились с недоверием и предосторожностью. На Руси ее называли не иначе, как «бесовскими глумами». В этом на Руси следовали святоотеческой традиции. «Мы в качестве инструмента, – учил Климент Александрийский, – пользуемся для прославления Бога единственно мирным словом (логосом), а не псалтирью уже, какая иудеями в Ветхом Завете употреблялась, и не трубой, и не тимпаном, и не флейтой, которые обычно употреблять людям военным, но к коим прибегают и презрители страха Божия при праздничных своих хоровых плясках, чрез разыгрываемые на этих инструментах мелодии, уснувшую свою плоть возбуждая» [36]. По мысли отцов «употребление инструментов было дозволено евреям их слабости ради» [37]. Теперь же употребление инструментов совместимо только с идолослужением.

«Оставим свирель пастухам, а флейту суеверным людям, спешащим на идолослужение, – поучал Климент Александрийский, – по правде говоря, эти инструменты должно изгнать с трезвого пира, они приличнее скоту, чем людям» [38].

Западная музыкальная

культура после

разделения Церквей

После разделения Церквей (1054) западное культовое пение подверглось сильному влиянию песенного творчества трубадуров и жонглеров: церковная музыка насыщается элементами танцевально-ритмического характера.

"Наконец, – пишет Т.Н. Ливанова, – уже под прямым влиянием светских музыкальных форм совершается к XIII веку новый подъем гимнотворчества и «антигригорианская» тенденция, усилившаяся на почве еретических движений, приобретает новый художественный смысл" [39] – церковное пение под влиянием светской музыки становится полифоническим. Профессор Т.Н. Ливанова так характеризует полифоническую музыку, пришедшую на смену унисонному пению: «Забота о красоте мелодического рисунка, о полнозвучии, о музыке как таковой противостоит здесь догме григорианского антифонария. Торжествует собственно музыкальное начало… Унисонная музыка григорианского хорала сменяется пышным трех- и четырехголосием, а своеобразный хоральный ритм – новым “модальным” ритмическим движением» [40].

Вопросы об очищении мессы от светского влияния, о запрещении полифонии и даже о «совершенном изгнании музыки из церковной службы» были предметом обсуждения на Тридентском Соборе. Однако Собор вынес весьма умеренное решение: гимны и лауды, исполнявшиеся на светские мелодии, были допущены к богослужению. «Но даже это половинчатое постановление, – пишет Т.Н. Ливанова, – на деле не было осуществлено. Тридентский Собор в сущности сам подчинялся новому направлению, еще ранее и решительнее выдвинутому протестантским хоралом» [41].

У протестантских музыкальных теоретиков на первое место ставится уже музыкальное начало. «Пусть лучше юношество обратит все свои духовные силы на то, – поучает Адриан Пети-Коклико, – чтобы красиво петь и уметь подкладывать под музыку надлежащие слова»[42].