Старец приветствовал других первым, целовал руку священникам, кладя перед ними поклон, даже если они были младше его. Перед игуменами и епископами он обычно совершал поклон земной. Однако сам он уклонялся и не давал целовать свою руку другим. «Я на него сильно обижался за то, что он не давал мне поцеловать его руку, – свидетельствует врач, который его оперировал. – А сам он буквально стискивал меня в своих объятиях».

Общаясь со Старцем, человек не видел разницы между собой и им. Старец никому не показывал, что ктото стоит ниже его. Это происходило потому, что сам он не чувствовал, что стоит выше, чем ктото: он чувствовал, что другие стоят выше его.

Подлинность смиренномудрия Старца была испытана бесчестиями, уничижениями, клеветой и несправедливостью. Когда один монах поливал Старца грязью, обвиняя его в несуществующих грехах, тот не стал оправдываться и себя защищать. Он только с душевной болью молился, чтобы Бог дал этому брату покаяние. Узнав о том, что этот монах опубликовал свои обвинения против него в хульной книге, Старец сказал: «Вот это хорошая книга, не то, что другая».

Под «другой» он имел в виду книгу, в которой его хвалили. Игумен одного из монастырей, прочитав эти обвинения, сказал, что для Старца Паисия это почетная награда.

Старец писал: «Блаженны радующиеся тогда, когда их несправедливо обвиняют, а не тогда, когда их справедливо хвалят за их добродетельную жизнь. Именно в этом заключается признак святости»151. Поэтому, слыша обвинения против себя, Старец радовался и по какомуто поводу просил одного человека: «А ты меня поноси, перемывай мне кости. Можешь меня поносить?»

Другой монах, встречая на дороге идущих к Старцу Паисию паломников, говорил им: «Ну что вы идете к этому Паисию?» И городил целую кучу самых различных обвинений. Старец узнавал об этом, однако не расстраивался и объяснений не требовал. Обвинения нравились ему больше, чем похвала. «Совершенство смирения состоит в том, чтобы с радостью переносить ложные обвинения»152. Старец даже посылал в благословение своему обвинителю вещи и продукты. Однако бесстрастно перенося клевету, Старец не выносил лицемерия, подобно тому как и Господь жестко обличил лицемерие фарисеев словами:«Горе вам», – словами, которые не произнес о других грешниках. Однажды, когда обвинитель Старца встретил на дороге его самого, и, всем своим видом изображая благоговение, со словами: «Святой мой Геронда!» – хотел положить ему поклон и поцеловать руку, Старец сказал ему: «В следующий раз будь поискреннее».

О смирении Старец говорил: «Недостаточно лишь изгонять помыслы гордости, надо еще и поразмыслить о жертве и о благодеяниях Бога, и о нашей собственной неблагодарности. Тогда наше сердце – будь оно даже гранитным – сокрушается. Когда человек познает себя, тогда смирение становится его состоянием. Бог приходит и вселяется в такого человека, а молитва Иисусова творится сама собой». Познание себя ведет ко смирению и является «основанием, корнем и началом всякой благости»153.

Старец верил в то, что достоинства смиренного человека больше, чем достоинства всего мира. Такой человек сильнее, чем все остальные. Чтобы у монаха была сила в молитве и борьбе, ему надо иметь смирение, которое скрывает в себе Божественную силу. Имея гордость, монах ослабевает и душою, и телом. А подвизаясь смиренно, он имеет силы – хотя бы его подвиги были и не столь велики.

Желая показать, к какому результату приводит смирение, Старец рассказывал следующий случай: «Както раз заболел котенок. Бедняжку тошнило, и он мучился. При виде его страданий мне стало больно. Я перекрестил его, но это ему не помогло. "Ах ты, непутевый, – говорю я себе, – ты даже котенку не в состоянии помочь!". И как только я смирился – котенок тут же выздоровел».

Старец констатировал: «Нынче смирение не в цене. Люди не знают его достоинства и силы, не стремятся его приобрести. И однако смирение настолько необходимо, что оно возводит нас на Небо. Поэтому смирение и называется "высототворным". На Небо восходят не мирским подъемом, но духовным спуском – то есть смирением. Человек смиряющийся и внимательный будет спасен. Монах должен сделать смирение своим состоянием, и это особенно необходимо в последнее мгновение его жизни».

Старец желал, чтобы смирение было его спутником и после его кончины. Незадолго до смерти он по секрету просил одного человека: «Когда я умру, бросьте меня в овраг деревни Агиа Параскеви154, чтобы меня съели собаки». А до этого он говорил: «Я хотел бы, чтобы после извлечения из могилы мои кости оказались черными155, чтобы люди, увидев это, сказали: "Ах, так вот что за фрукт был этот Паисий!" Если это произойдет, люди не будут нас почитать».

Желая избежать проявлений чести во время своих похорон, а также впоследствии, Старец хотел почить и быть в безвестности погребенным на Святой Горе. Но, получив внутреннее извещение о том, что воля Божия не в этом, а в другом, он смиренно оказал ей послушание и отсек даже свое последнее желание. Единственное, о чем он попросил, – чтобы на его похороны никого не звали.

* * *

Среди монахов есть простые благословенные старцы, которые, находясь на высоте добродетели, этого не понимают. По многой простоте они и не подозревают о том, каким духовным богатством обладают. Один из таких «старичков», видя Нетварный Свет, не знал о том, что он видит. Он думал, что по ночам такой Свет освещает всех монахов и что этот Свет возникает и исчезает сам по себе.