О бдении Старец говорил: «Дремота приводит монаха в негодность и лишает его общения с Богом. Необходима непрестанная борьба и принуждение себя. В первое мгновение ночной молитвы нам надо проявить по отношению к себе немного принуждения. Первая фаланга бесов налетает, но, если мы оказываем сопротивление, уносится прочь. Давайте не будем совершать бдение, для того чтобы получить от него удовольствие. Мы можем совершать бдение, например, возле больного и говорить: "Боже мой, исцели его, чтобы он выздоровел и тоже мог Тебя славословить", и после этого мы сами начинаем славословить Бога. Или: "Боже мой, дай сон людям, которые не могут уснуть либо от боли, либо оттого, что их нервы натянуты как струны, и они принимают снотворное"».

Как Старец ни старался скрыть свои подвиги, некоторые из них не оставались незамеченными. Накануне Всенощных бдений его почти целыми днями занимали люди со своими проблемами. Гденибудь на закате солнца к нему в каливу заходили знакомые монахи, и вместе с ними он шел на Всенощную. Почти всю ночь он стоял в стасидии и не садился, а на рассвете возвращался в свою келью. Разве у него оставалось время для того, чтобы отдохнуть? С самого утра к его келье сходилось множество страждущих людей, настоятельно просящих, чтобы он их принял. Как он мог это выдержать? Где он находил силы? Ведь он был стар и немощен...

И, несмотря на все это, он не нарушал своего устава и не умерял подвижничества. Труд, пост, бдение, утешение страждущих, молитва и бескомпромиссное исполнение своих монашеских обязанностей. «Непрестанное понуждение естества» – с мудрованием и расположением мученика.

«Милуя всю тварь» – одушевленную и бездушную, сострадая даже диаволу, по отношению к самому себе Старец был немилостивым и неуступчивым – как и все Святые. Он не оказывал своему «скудельному сосуду», то есть своему телу, самолюбивого снисхождения и давал ему меньше того, в чем оно действительно нуждалось. Другим Старец советовал: «По отношению к телу будем исполнять лишь то, что необходимо, потому что то, что больше необходимого, – есть похоть, которая изгоняет из сердца Христа, занимает там Его место и оставляет после себя засуху и пустоту».

В начале монашеской жизни Старец подвизался с дотошностью, скрупулезностью и принуждением себя. Впоследствии он не имел в этом столь большой необходимости, потому что его духовный плод созрел. Аскеза стала уже образом его жизни, и, когда это было необходимо, он мог допустить определенное отклонение от «буквы». Старец советовал: «Сейчас, пока вы молодые, подвизайтесь, потому что потом вы этого делать не сможете. Раньше я подвизался много. А сейчас я самому себе противен: простужаюсь даже от сквозняка, который дует из замочной скважины».

Также Старец советовал монахам совершать земные поклоны, потому что, как он говорил, «совершая поклоны, мы смиренно поклоняемся Богу, от нас уходит дремота и заводится наш [духовный] мотор. Также от поклонов исчезают неестественные отвисшие животы, поклоны делают тело мужественным и отважным».

Старец говорил: «Через дватри часа после принятия еды мы можем совершать поклоны. Когда мы совершаем поклоны, наши колени должны касаться плеч, а наша голова – пола возле колен». Старец советовал при поклонах касаться пола не ладонью, но внешними костяшками кулака. Однако он не хотел, чтобы на руках были видны мозоли от поклонов, поэтому советовал совершать поклоны на мягком коврике. Так он делал поклоны сам, и если видел, что ктото при поклоне опирается о пол не кулаком, а ладонью, то его исправлял. Когда Старец делал поклоны, его быстрота, гибкость и «запас прочности» производили впечатление.

Както Старец оставил ночевать в «Панагуде» одного монаха. Ночью этот монах слышал из кельи Старца ритмичный стук по полу от поклонов и сердечные воздыхания, обращенные ко Христу и Пресвятой Богородице. Потом Старец погружался в молитву и наступала тишина. Затем вновь слышалось, как он делает поклоны.

Иногда, совершая земные поклоны, Старец произносил не Иисусову молитву, а тропари и псалмы. Летними ночами он молился во дворе своей каливы. Из двух досок он сколотил небольшой помостик размером приблизительно метр двадцать на пятьдесят сантиметров, на котором совершал поклоны и молился, стоя на коленях.

Старец придавал большое значение благословенному усилию, принуждению себя. Без усилия и борьбы не освятился ни один Святой. Старец говорил, что усилие приводит Бога в умиление, но одновременно убеждался в том, что «нынешнее поколение отличается ленью, которую переносит и в монашескую жизнь. Мы хотим освятиться без труда»169.

Старец шутил: «Разве не лучше совершать Всенощные бдения, лежа в кровати? А рядом с кроватью можно поставить магнитофон и включить любое песнопение, какое ни пожелаешь. А еще можно завести себе маленького заводного аскетика на пружинках, чтобы он делал за нас поклоны и тянул четки». Этим примером Старец хотел обличить менталитет современного человека, стремящегося к легкому и избегающего телесного труда. Старец советовал: «Нам надо быть внимательными, чтобы не заразиться тем духом, который присутствует в мире170. Люди мирские хотят немного работать или же совсем не работать и получать при этом много денег. Ученики в школах хотят не готовить уроков и получать хорошие отметки. Так старайтесь же подвизаться. Наша жизнь – это усилие, труд».

Старец принадлежал к поколению тех людей, для которых труд был отдыхом, а страдание – развлечением. Ему было радостно трудиться. Он имел «люботрудный нрав», то есть он был расположен трудиться до самой кончины. Своими руками он совершал все необходимые работы: ремонтировал келью, косил траву, топором рубил в лесу дрова на зиму, на своих плечах носил их в каливу и колол колуном – кроме последних лет жизни, когда изза множества посетителей у него не оставалось на это времени.

Когда Старцу было необходимо посетить какойто монастырь или келью на Святой Афонской Горе, то он обычно шел туда пешком, а в более молодые годы и необутым – ради большего подвига.

Старец был сильным человеком, но не исполином. Его великое самоотречение, любочестие, ревность к духовному укрепили его тело, и он совершал подвиги большие, чем другие монахи, которые телесно были сильнее его. Он угнетал, «расплавлял» свое тело в аскезе. В подвиге он исчерпывал все силы. Каждую каплю своего жизненного потенциала он отдавал Христу. То насилие, которое он совершал над собой, доходило до пределов его крепости, а иногда и превосходило эти пределы, после чего он падал в изнеможении. Правая рука отказывалась ему служить от бесчисленных крестных знамений, которые он совершал, молясь по четкам. Однако для того, чтобы дать руке отдохнуть, он молиться не переставал. Четки он перекладывал в правую руку, а крестное знамение начинал совершать левой171. Даже из этого примера видно, насколько неуступчив был Старец в своем аскетическом подвиге.