Здесь идет речь в основном об аскезе Старца в два последних десятилетия его жизни. То пламя, воодушевление и ревность, которые он имел в юности и в расцвете своих телесных сил, описать словами невозможно.

И действительно, если он имел такую ревность и совершал столь великую аскезу, даже тогда, когда его «мотор испортился», то есть когда его тело стало немощным, то какие подвиги он совершал, будучи молодым? Люди, знавшие Старца в молодости, признаются, что уже сам его необычный вид вызывал изумление и священный трепет. Его ревность была подобна «огненным углям, она была его побудительной силой, побуждала его к ревности, воспламеняла и укрепляла его к презрению плоти, в скорбях, в лютых искушениях, она побуждала его к тому, чтобы предавать свою душу на смерть»172. «Вечером он умирает, а утром воскресает», – говорила о Старце Паисии его знакомая монахиня Анна Хаджи.

Испытаний, подобных тем, какими Старец изнурял себя в юности, он не советовал никому. И не только не советовал, но и отговаривал от них. Однако сам он никогда не раскаивался в тех аскетических опытах, которые поставил на себе самом.

После борьбы и подвигов Старец дошел до такого состояния, что мог жить, обходясь минимальным количеством пищи и сна. Питаясь Божественной Благодатью, он говорил: «Есть люди, которые не спят от радости. Такие люди питаются и телесно, и духовно». Когда однажды его спросили: «Как мог выдержать ктото из Святых всего лишь один час сна в сутки, притом стоя, держась за веревку, чтобы не упасть?» – он ответил: «Уставая, этот Святой восстанавливал свои силы». Сам он переживал то же самое на собственном опыте. Его питала и укрепляла Благодать Божия. Он был подобен машине, работающей без остановки и сжигающей при этом совсем мало горючего.

Старец хотел, чтобы молодые монахи подвизались: «Духовная жизнь – это доблесть, отвага. Имейте отвагу и доблесть, не будьте поколением заплесневелым. Вступив в монастырь, с самого начала надо без колебаний, одним махом уцепиться за Христа, уцепиться за Небо. Телесная аскеза помогает в том случае, когда она совершается с любочестием. Не будем легко идти на уступки, откладывая наши духовные обязанности "на потом"173. Совершай молитву, сколько в твоих силах – пусть и немного, а упущение потом исповедуй старцу».

«Подобно тому как больной должен питаться независимо от того, есть у него аппетит или нет, – потому что он знает, что еда пойдет ему на пользу, так и мы, даже не имея расположения к молитве, поклонам, духовному чтению, все равно должны это делать, зная, что получим от этого пользу, – пусть у нас и нет расположения. В духовной жизни необходимо себя понуждать, а не делать чтолибо изпод палки, с душевной тревогой. Духовное понуждение себя – это не рабский труд изпод палки, поэтому оно и помогает [в духовной жизни]».

Побуждая других к подвигу, Старец подчеркивал и опасности того прельщенного подвижничества, которое питает гордыню, обращая внимание лишь на одну – телесную сторону аскезы и пренебрегая борьбой с душевными страстями: «Самая большая борьба должна вестись за то, чтобы стяжать смирение и любовь – а одержать победу в такой борьбе легко даже для маленькой девочки. Если человек увеличивает телесный подвиг, то одновременно он может увеличить и свою гордыню, имея ложное чувство, что он якобы чтото из себя представляет. Однако, если он наведет прицел на гордость и выстрелит в нее, то с большой легкостью он может добиться успеха и в остальном. В первую очередь, нам надо обратить внимание на смирение и любовь, а уже потом – на бдение и пост».

«Монах, – говорил Старец, – должен научиться быть себе хозяином и владеть собой. Говорить, принимать пищу он должен не когда ему вздумается – а когда это нужно. Если он этому научился, то куда бы он ни попал, где бы ни оказался, он не повредится. А вот тот, кто не умеет собой владеть, похож на быка, который входит в амбар с зерном и, начав его есть, не может остановиться, пока не лопнет. Многие легко увлекаются какойнибудь страстью и, не имея тормоза, потом катятся под откос».

Подвижничество Старца было великим, оно совершалось «втайне», и его отправной точкой было любочестие. Его подвижничество не было сухим и формальным, из него видна великая любовь Старца к Богу. Тот, кто любит, жаждет пострадать за того, кого любит. Аскеза была для Старца не самоцелью, но средством очищения и освящения. С ее помощью он помогал людям и приносил благоприятную жертву Богу. С рассуждением он жертвовал аскезой ради чегото высшего. Както раз, желая убедить больного монаха в том, что ему надо разрешить пост ради здоровья, Старец – только и только по любви – съел перед ним немного мяса. Бог оказал ему милость, и вкуса мяса он не почувствовал.

Посредством аскезы Старец стал мертв для мира. Он иссушил свою плоть, чтобы она не произрастила страсти. Он очистил свою душу и тело и стал сосудом, исполненным мира Благодати Святого Духа.

«Труждаясь и делая своими руками»