– Почему? У нас ведь почти православное государство, православные властители, и, наверное, редкий губернатор не присутствует на Архиерейских богослужениях – они все крестятся, молятся, целуют иконы. И у нас вообще почти православная страна, а Вы говорите, что вот-вот сатанизм будет…

– Меня умилило, когда я увидел Ельцина со свечкой – я думал: как хоть он перекрестится, правильно или нет? Кладет партийный билет, потом со свечкой стоит. Комично это было... Не знаю, может быть, потом он стал более верующим человеком. Но все это выглядит как та форма, которая имела место в царской России, когда чиновник обязан был хотя бы раз в год представить справочку, что он причастился. Боюсь, что мы к этому придем; мы все время стараемся достигнуть уровня церковной жизни, который был до революции – то есть уровня той церковной жизни, которая привела к революции.

Варсонофий Оптинский знаете что говорил? Революция вышла из семинарии. Митрополит Вениамин (Федченков) рисует картину того, что творилось у нас перед революцией. Где? В духовных школах. Игнатий (Брянчанинов) пишет, что творилось в наших монастырях. Феофан пишет, что творилось с интеллигенцией нашей. Оптинские старцы тоже об этом писали. Вот в чем дело. Та внешняя форма, которую мы наблюдаем, это, знаете ли, удивительная вещь. Я до сих пор не знаю, кто же «нажал кнопку», и вдруг сразу все наши руководители стали в один миг православными. По команде, знаете: напра-во! И все повернулись направо. Потом скажут: нале-во! Знаете, командующий скомандует – и все повернутся в другую сторону…

Я не вижу ничего здесь оптимистического; форма, и больше ничего. Потому что, если уж были бы они православные, никогда бы не позволили этим гадостям литься с экранов телевизоров – никогда бы не позволили этого насилия, крови и пропаганды разврата. Никогда бы валеологию не ввели, никогда бы не допустили ювенальной юстиции, которая у нас уже вводится, когда детей отнимают у людей и держат ребенка в таких условиях, что он уже не может увидеться с родителями, а родители не могут увидеть ребенка. Никогда бы это не позволили. Значит, тут что-то совершенно другое. Боюсь, что Православие – именно та самая форма (я уж боюсь сказать – личина), которой подчас мы прикрываем совсем другую идеологию. Страшную. В том, что льется с экранов наших, ничего нет не только православного, христианского – тут нет ничего человеческого.

Наши мультики настолько нравственно чистыми были – где они? Просто, понимаете, насколько просто: нравственности у нас нет. Где нравственность наша? Где воспитание  у нас любви искренней и чистой, если хотите, романтической, жертвенности, великодушия, патриотизма – где оно? Странно. Позволяется все что угодно, вплоть до выставок: «Осторожно, религия». Или сейчас какая-то новая, «Двоесловие», по-моему…

– Да, и как Вы к этому относитесь?

– Это не «Двоесловие»... Вы знаете, иногда о человеке говорят «двуязычный» – кто это такой?  Знаете, это не двоесловие, это лицемерие, это насмешка. Вот что это такое…

– Но это называют диалогом…

– Диалог так не ведется. Диалог проходит совсем под другим знаком, в другом ключе.

– В каком?

– Знаете, когда человек страдает заразной болезнью, диалог ведется так, чтоб он не мог заразить здоровых людей. А когда ведется пропаганда таких идей, мы говорим: тут что-то нечисто, совсем другая цель.

Вы видели хотя бы по телевизору диалог? Я помню, мне однажды предлагали, «не могли бы вы выступить?». Я говорю: «пожалуйста, с удовольствием выступлю. Тогда еще был жив Гинзбург, пожалуйста, пригласите его с кем-то, я тоже приду с двумя своими товарищами, и давайте проведем разговор на тему бытия Бога. Я вам гарантирую, что это будет программа, которую все будут смотреть. Это будет самая популярная программа». Ответ: «Да, это будет очень интересно, мы посмотрим, подумаем, посовещаемся». И молчок.

Это диалог? Боятся как огня такого диалога. Ну что вы! А в чем причина? Почему боитесь по-хорошему поговорить, не ругаться, избави Бог, зачем?

Я помню, однажды на конференцию, которая проходила у нас вот уже двенадцатый раз «Наука, философия, религия» в Дубне, на одно заседание приехал академик Фейнберг, который заявил, что он атеист и приехал, чтобы защитить атеизм. Я, будучи одним из сопредседателей, встал и говорю: «Как я рад, благодарю Вас, это просто замечательно – как я рад, что мы можем открыто, честно, без обиняков поговорить на такой хорошей площадке».