Иеромонаху Василию дано было встретиться с этим духом ада 18 апреля 1993 года. И была тогда в Оптиной Пасха красная.

Часть третья

Пасха Красная

Пасхальная ночь

Местные жители вспоминают, как еще в недавние времена на Пасху по домам ходили отряды активистов и, шныряя по чужому жилью, как у себя дома, искали пасхальные яйца и куличи. Пойманных “с поличным” клеймили потом на собраниях, изгоняя с работы. Возможно, из-за этих утренних обысков в здешних краях вошло тогда в обычай справлять Пасху как Новый год. То есть поздно вечером в Страстную Субботу садились за праздничный стол, а после возлияний шли на Крестный ход.

Словом, работы для милиции на Пасху хватало. Но такой тяжелой Пасхи, как в 1993 году, в Оптиной еще не было — гудящий от разговоров переполненный храм и множество нетрезвых людей во дворе. А в 11 часов вечера, как установило потом следствие, в монастырь пришел убийца.

Рассказывает оптинский иконописец Мария Левистам:

“В пасхальную ночь многие чувствовали непонятную тревогу. А мне все мерещилось, будто в храме стоит человек с ножом и готовится кинуться на батюшек. Я даже встала поближе к батюшкам, чтобы броситься ему наперерез. Подозрительность — это грех, и я покаялась в этом на исповеди. А батюшка говорит: “Мария, ты не на нож бросайся, а молись лучше”.

Запомнился случай. На амвоне у входа в алтарь стоял мальчик Сережа и невольно мешал служащим. В миру этот мальчик прислуживал в алтаре и теперь, стесненный толпой, жался поближе к алтарной двери. Инок Трофим, носивший записки в алтарь, постоянно наталкивался на него и, наконец, не выдержав спросил: “А ты чего здесь вертишься?” — “Думаю, — ответил мальчик, — можно ли мне войти в алтарь?” — “Нет, — сказал инок Трофим. — И чтобы я больше тебя здесь не видел”. Мальчик очень удивился, когда инок Трофим разыскал его потом в переполненном храме и сказал виновато: “Прости меня, брат. Может, в последний раз на земле с тобой видимся, а я обидел тебя”. Виделись они тогда на земле действительно в последний раз. Инокиня Ирина и другие вспоминают, что в ту пасхальную ночь инок Ферапонт стоял не на своем обычном месте, но как встал у панихидного столика, так и застыл, потупясь, в молитвенной скорби. Инока теснили и толкали, но он не замечал ничего. Вспоминают, как некий подвыпивший человек попросил поставить свечу за упокой, пояснив, что у него сегодня умер родственник, а сам он, поскольку выпивши, касаться святыни не вправе. Свечу передали иноку Ферапонту. Он зажег ее и забылся, стоя с горящей свечой в руке. На инока оглядывались с недоумением, а он все стоял, опустив голову, с заупокойной свечой в руке. Наконец, перекрестившись, он поставил свечу на канун и пошел на свою последнюю в жизни исповедь.

Рассказывает иеромонах Д.:

“За несколько часов до убийства во время пасхального богослужения у меня исповедовался инок Ферапонт. Я был тогда в страшном унынии — и уже готов был оставить монастырь, а после его исповеди вдруг стало как-то светло и радостно, будто это не он, а я сам поисповедовался: “Куда уходить, когда тут такие братья!..” Так и вышло: он ушел, а я остался”.