«...Иисус Наставник, помилуй нас!»

Теперь изреку добрый совет родителям, родственникам и целомудренным попечительницам, в руках у которых жизнь, позор и добрая слава дев. Непозволительно и неприлично поступать насильственно с тварью великого Бога. Все мы род Единого; и властвует ли кто или сопричислен к подвластным, богат ли кто или беден, восседает ли кто на великом престоле или преклонен до земли, покрыт ли кто сединой или цветет юностью — все от Единого, у всех одно дыхание, всё стремимся к одному концу; Бог для всех родился человеком, и умер, и воскрес; Он всем даровал широкое небо. Посему никто в угождение неразумной плоти не должен против воли вести деву к брачному ложу, когда она держится за Христа и живет лучшею любовью, как не нужно полип отрывать от его каменного ложа или певчую птицу выгонять из устроенного ею гнёзда. Напротив того, если у тебя христолюбивое сердце, если Бог связал тебя божественными узами и взял из мира, то со всею готовностью представь Христу прекрасную невесту или юного сына, как некогда чадолюбивая Анна представила Самуила — священный плод своих чистых ложесн, одушевленную жертву, которая священнее всякого первородного, а также колоса или грозди, срезанной добрым земледельцем в начаток Богу. А если ты идешь в середине между Христом и миром, то на одинаковых весах взвесь и супружескую, и одинокую жизнь, хорошо и разумно собрав в уме все выгоды невыгоды той и другой, и, предначертав двоякую цель, избери путь, на который влечет горячая любовь, и вспомоществуй, в одном случае порабощению, а в другом небесным стремлениям. Когда дева достигла совершенных лет, чтобы вступить в брак или исполнить целомудренное намерение; хотя, как супруге служит узами муж, так дочери — родители, а той и другой — Божий страх, не вступившей же в супружество — Христова любовь; однако же ты не удаляй от замужества деву, желающую иметь мужа, и не вводи насильно в дом к мужу стремящуюся к Богу. Пока же не уверишься несомненно, не препятствую делать некоторые испытания. Но если ты всю мысль свою и руку отдаешь супружеской жизни или радостно устроил уже и брачный чертог, и пляски, и пиршества, в веселии сердца забыл свою старость; а между тем изгоняемая тобой девственность приступит ко Христу (как некогда правосудие восходило на небо с жалобой за умерщвление вола земледелателя), то боюсь, чтобы вдвойне несправедливое решение не прогневался Бог, перед Которым всякая плотская природа смиряется так же, как тучный воск перед огнем; боюсь, чтобы страх Божий не связал тебя по плоти. И здесь бывает служение подобное небесному, и в смертных есть ум, приближающийся к Божеству.

Погрешил тот, кто бесплотное смешал с природами плоскими, от ангельского производил сильных исполинов и грехами небожителей думал очистить землю. Предоставим сие эллинам, потому что они в защиту своих страстей умыслили представлять богов непотребными, ворами, андрогинами, прелюбодеями, развратителями людей, человекоубийцами, губителями родителей или детей своих, и, не довольствуясь сим, приносили жертвы самим страстям. Посмотри на первейшего из их богов, чем не делало его сладострастие: волом, лебедем, змеей, золотом, мужем, птицей, — всем, чем только повелевал ему делаться резвый Эрот — этот слабый ребенок. Они-то уничижали любезное девство, налагающее узы на плоть. Для них невероятна была светозарность плоти. Они всех меряют своим непотребством. Но чистому оку несвойственно видеть звезды омраченными. Земля и твердо стоит, но сему не доверяет, у кого кружится голова. А нам неприлично говорить о девственности укоризненно.

Почему же невероятно, что любовь к Христу-Царю может усыплять человеческие вожделения и плотскую любовь, как и прежде остановила кровавый ток у прикоснувшейся кровоточивой жены? Бог позволил похитить у Него благодать, и сухой песок сделался текущим источником, как скоро иссяк.

Так и они, умирая, делаются вечноживущими, сжигаемые пламенной любовью к Царю Христу. В самой немощи открывается сила благочестивых. Кто видит все это, тот неохотно вступит в союз с юной плотью, потому что воспламенен лучшею любовью.

Общая всем матерь, природа! Возвещу не свои, но твои чудеса, какие ты расточила на суше и в морях. Слышу, что пернатая горлица, по смерти своего милого горлика, из целомудренной любви к разделявшему ее ложе, не принимает к себе в гнездо другого супруга. Мудрая птица! Но для человека сколько еще лучше чистая жизнь. Болтлива сероперая ворона, но и она верна юношеской любви и когда потеряет милого супруга, ненавидит всякого мужа. И у морских рыб есть свой закон; немногие не знают никаких уставов касательно брака, многие же заботятся о целомудрии и брачного ложа, и своей супруги. И здесь имеют силу права. Иные не домогаются иметь более одного плода. Иные же (и таковых большая часть) предаются наслаждениям любви только в весеннее время. Сама природа положила меру вожделениям. А время нежной любви определено. Для всех живых тварей: и воздушных, и водяных, и тех, которые ходят по суше. Далее срока не питали они в себе вожделений, в самом безумии страсти связаны благовременностью, когда возбуждает их к тому весна. И одни сбегаются кучами для исполнения супружеских дел; у других же соблюдается постоянная привязанность к милым супругам, и хранится закон любви, а некоторым достаточно один раз в жизнь рожать детей, как свидетельствуют об этом те, которые описали рождения животных и все, что их касается.

А если и у неразумных есть некоторая заботливость о целомудрии, то ужели ты, Божие создание, не свяжешь всех законов плоти, если захочешь? Человек так же уступчив разуму, как и медь огню. Если разум не царь плоти, тогда как образ Божий обожил меня; то в чем преимущество наше, если и мы уступаем таким же движениям? Хотя природа неудержима в большем числе людей; однако же знаем и то, что заповедь часто превозмогает и общую природу. И у меня есть подобное тело, но меня связал воздвигший меня крест, к которому пригвоздил я тяжелую плоть. Ибо желаю с Христом умереть, чтобы с Ним и восстать, имея все Христово: и ум, и тело, и гвозди, и воскресение.

Иной самовольно связал плоть не из любви божественной. Такие узы не называют и целомудрием. Однако же есть и Божий дар на то, чтобы жить нерастленно, иметь невозмущаемый и непоколебимый ум. Иной отвращается от приятного упоения, а иной — от пищи; иной же не терпит запаха, любимого другими. Некоторые имеют ненавистное расположение к подобным себе, живут в пустынях и охотно бегут вдаль от людей. Но твой ум не верит отрекшимся от супружеских уз, даже

думаю, он не не верит; но ты бежишь из страха, между тем как забываешь о невыгодах супружеской жизни.

Небольшая саламандра не бежит прочь от истребительного огня, но на низких ногах своих скачет в нем, как по земле. Есть огневидная рыба; представляясь воспламененной, она не умирает от этого дивного огня, но, горя, блещет среди воды. Камень магнит не притягивает ли к себе железной гири? И адамант не сокрушим ли? Есть камень, который, от удара железом, не издает сияния; а другой сияет от капель воды, но, издавая сияние в воде, перестает сиять от масла.

Но сколько есть еще более удивительных чудес? Кто исчислит их, хотя перескажет многое? Высокий Ум, перемешивая многоразличные образы вещей, так и иначе перестраивает целый мир, как ему угодно. Но из многих упомяну не о многом, что видел я сам или в чем уверяют меня книги и слух.

Не во всех ли реках одно течение — вниз? Не один ли закон морям, чтобы их связывали берега? Не один ли путь у пылающего огня — частыми порывами подниматься кверху? Однако же есть река, которая пересекает горькое море и остается рекой, одна вода не смешивается с другой, и мореходцы, приближая корабль к течению, спешащему к суше, черпают из моря сладкое питье. Видел я Эвбейский быстрый пролив — этот узкий проход и незамкнутый ключ моря, видел, как он неистовствует в своих возвратных течениях. Море прибывает и течет обратно назад. Океан то удаляется от земли, то опять поспешными волнами вторгается на сушу, и на киммерийских берегах то поле, то море. Но есть и другой поток — пламень огненный, если справедливо, что из утесов Этны извергается эта невероятная водотечь — огненная река, и несоединимое соединено по воле Христовой.

Могу и в малом указать подобные чудеса. В числе плодов есть, так называемый, «воловий рог». Он один пуще всего выращиваемого плодоносной нивой имеет тело, не размягчаемое влагой, не разрушается в земле, не тучнеет от дождей, но совершенно окреп и навсегда остается тверже рогов; этого рога не раздробляет и рог вола, когда рука земледельца рассыпает плоды по ниве; посему от рогов получил он и имя, и свойство. Но если мудрецы знают на сие другую какую причину, то она неведома мне.

Сие производит природа; выслушай же, чего домогалось искусство. Скворцы говорят подобно человеку, подражая чужому голосу, который они переняли, видя в зеркале изображение из дерева выточенного скворца и слыша человеческий голос промышленника, спрятавшегося за зеркалом. И ворон также крадет звуки у человека. А когда нарядный и кривоносый попугай в своем решетчатом доме заговорит по-человечески, тогда он обманывает даже слух самого человека; коням вешают канаты, и поверх их ходят кони. Степенный медведь ходит на задних ногах и, как умный судья, заседая на судейском месте, держит в лапах (как можно подумать) весы правосудия, и зверь представляется одаренным умом. Человек научил его тому, чему не научила природа. Видел я также укротителя зверей, который сидит на хребте у могучего льва и рукой укрощает силу зверя. Он держит бразды, а бегущий лев, забыв свою ярость, повинуется господину и ласкается к нему. Видел я также тяжелого и великорослого зверя с большими зубами, мальчик Инд сидит на нем и небольшой шпорой заставляет его идти, как корабль, поворачивая туда и сюда тело сильного слона. Бесстрашен был тот, кто первый замыслил укротить зверя, наложил ему на шею ярмо и повез огромную колесницу.

Но ты зверям приписываешь больше, нежели человеку, если соглашаешься, что принуждение победило природу в зверях, а люди не могут быть обучены добру, имея даже у себя помощником слово. Как же ты, невежда, до такой степени оскорбляешь творение великого Бога? Кто бывал таким ненавистником собственного своего рода? Но не такова мысль у меня, который рассуждаю здраво. Напротив того, знаю мужей и жен, которые и помыслами небесны, и телом непорочны. Все различие между ними в членах, а добродетели у тех и у других общие, и общий путь к славной жизни. Все преимущество в усердии, и то дает труд. Но твой ум не верит отрекшимся от супружеских уз; даже, думаю, он не верит, но ты бежишь из страха, и между тем забываешь о стольких невыгодах супружеской жизни.