И это в естестве Божьем, чтобы не лгать. Против сего ни­кто не будет спорить.

А что? Ветхий Завет не запрещает клятвы, но требует только истинной.

Но тогда и убивать было законно; ныне же не позволено даже ударить.

Почему так?

Тогда подвергалось осуждению совершение худого поступка: ныне же осуждается самое первое движение ко греху.

Так мне кажется; потому что мы простираемся к большему совершенству.

А потому целомудренный и не клянется.

Что же? Им, как младенцам, даешь одни начатки пищи, чтобы впоследствии могли принимать совершенную пищу?

И справедливо, и весьма умно.

Говорят, что и Павел клянется.

Кто это сказал тебе? Верно, какой-нибудь пустослов? Павел сам говорит: «свидетель ми есть Бог» (Рим. 1, 9), и: видите Бог.

Это не клятва. А что же?

Непререкаемое подтверждение важности сказанного.

Дозволь и мне то же.

О, если бы ты и во всем, по мере силе, стал Павлом! Это-—верное для тебя мерило.

Не уступишь ли чего-нибудь гневу? Хорошо.

А в гневе, конечно, всякому случается клясться.

Ужели по твоему мнению одинаков зло хуже зла двойного?

Возможно ли это?

Каково тебе покажется, если ничем не раздраженный вдруг начинаете клясться?

Это весьма худо.

А если я раздражен, и сделаю еще новое зло?

И это также худо. Впрочем меньше худо, если сделано по незнанию.

Но я подлежу ответственности за всякое свое произвольное движенье.

Но если клянусь, хотя произвольно, однако же для того, чтобы избавить от опасности?

Пусть дозволяет кто-нибудь другой!

А если кто напишет клятву не произнося ее словом?

Что же значит письмо? Рукописанье связывает крепче узе.

Если же по нужде?

Для чего не умер? Надлежало прежде принять смерть.

А если дана клятва, когда не лежало пред клянущимся Писание?

Что делает клятву священною: страница, или Бог?

Очевидно, что Бог.

Ты боишься пергамена; а я больше боюсь Бога. Многие подвержены этой болезни. Со многими бывает то же, что и с человеком, который бьет и бесчестит господина, а дает свободу, или даже готов оказать честь, его рабу.

Какое поругание!