«...Иисус Наставник, помилуй нас!»

Обители суть пристанища спасения, но случается, что и в оных бывают подвержены волнениям и погружаются в волнах: «ежели не всяк крестивыйся спасется, — говорит святой Иоанн Лествичник, — то умолчу о прочем», то есть о монашеском призвании; имеющие произволение благое через послушание приобретают смирение, которое сохра­няет инока от всех сетей и козней вражиих, а без оного можно подвергнуться различным искушениям и неудобоносимым, а паче когда об откровении помыслов и понятия не имеют, что оно очень нужно в нашем звании; многие отцы пишут, что откровение очень нужно и приносит вели­кую пользу..., а сие благое делание в нынешнее время совсем почти оставлено, оттого и прозябают дивии плоды и скорби умножаются (преп. Макарий, 24, т. 6, с. 33—34).

Стремление твое к оставлению мира и вступлению в обитель иноков, конечно, есть призвание Божие, тем паче, что оное постоянно в тебе возрастает, но все надобно делать с пожданием, рассмотрением и молитвою ко Госпо­ду, да поможет Он в благом твоем намерении исполнить оное... Отвержение себя вступающим в наше звание состо­ит в отвержении своего разума и своей воли и в терпении последующих за сим скорбей, надо к этому приготовиться и сообразоваться с своими силами, душевными и телесны­ми... (преп. Макарий, 24, т. 1, с. 681).

Если посудить здраво, доставит ли нам пользу внеш­нее ношение мантии? Она есть образ смирения, а если люди ищут или желают ее, то конечно уже не для смире­ния, о прочем умолчу... (преп. Макарий, 24, т. 5, с. 162)

Обыкновенно мы, приходя в монастырь, думаем вдруг взлететь на небо, или найти покой нерушимый, но обретая сего от мучительства собственных наших страс­тей, впадаем в уныние, ища разрешения не там, где долж­но... (преп. Макарий, 24, т. 6, с. 72).

Взирая же на нынешние времена и оскудение дела­телей и наставников сей жизни, нельзя не поскорбеть, и что вступающие на путь сей, хотя и с ревностью, но, идя самочинно, в две крайности впадают: или, высоко возвы­сившись, обольщаются мнением, или ниспадают слабостью жизни. Но все нельзя отчаяться или порицать путь сей, видя ослабление и немощи умножившиеся, и отступление от высоких подвижнических дел, и лишающихся духовных дарований (преп. Макарий, 24, т. 5, с. 141).

Во всех твоих письмах не видно самоукорения и сми­рения, приличествующего для нашего монашеского звания, которое может нас и устроить в благоделании, и успокоить, но в твоем устроении все тебе кажутся виновными твоих скорбей и озлоблений, одна ты права во всем и от всех истязанная и оскорбленная. Поэтому вижу, ты ежели чи­таешь отеческие писания, то, видно, или не понимаешь, или не хочешь оным последовать, или вовсе не читаешь оте­ческих книг, а потому и ничего не понимаешь и, мняся быти мудра, объюродела (преп. Макарий, 24, т. 6, с. 157).

Сколько ты ошибочно имела понятие о монашестве, ты только и полагала: затвор, правило, видение, а о борении со страстями и о познании своих немощей и смирении от сего познания — уклонилась. Теперь же должно прийти в ра­зум истины: не дерзай никого укорять, хотя бы что и видела неподобное: укоряющих и досаждающих тебе - считай своими благодетелями, посланными тебе от Бога ко уврачеванию страстей твоих, и при всем том считай себя последнейшею и меньше всех, яко побеждаемую и му­чимую страстями, тогда совсем иначе просветится мысль твоя и получишь от Бога силу против страстей братися и не побеждаться от них... (преп. Макарий, 24, т. 6, с. 133).

...Жизнь монастырская есть тесный и прискорбный путь, вводящий в живот вечный. Почему ж тесен и при­скорбен путь? Не потому, чтобы он был таков в сущнос­ти—что легче любви, кротости и смирения? — но потому, что мы одержимы страстями и не хотим им противиться: они-то и делают нам путь скорбным (преп. Макарий, 24, т. 6, с. 75).

Пишешь, что, по случаю представления тебя в мона­шество, встретили тебя скорби: поношение и ругательство. Я полагаю, так как монашеский образ есть образ смирения и терпения: «монах есть столп терпения, бездна смирения», то предварительно тебе попущен такой искус, — какова ты обрящешься? Есть ли в тебе дух христианства — любви, по заповеди Божией: «любите враги ваша» (Мф. 5, 44)? Не унывай от сих приражений, но смиренно подклони выю против сих волн, и корабль души твоей не погрязнет во глубине моря, гордость твоя смирится, и враждующие умолк­нут. Не вини никого, но смотри в них орудие Божие, искуша­ющее тебя и смиряющее (преп. Макарий, 24, т. 5, с. 654).

Монастырская жизнь есть борьба непрерывная со всезлобным врагом — диаволом. Мы падаем и восстаем, побеждаеми и побеждаем, по мере нашего устроения — гор­дого или смиренного, а Господь Подвигоположник, видя нас изнемогающих, поддерживает, укрепляет и восставляет, на раны падших возливает вино и елей, врачует их скорбями и болезнями и приводит ко благому концу (преп. Макари 24, т. 6, с. 281-282).

Жизнь наша есть духовная военная служба — брань: с кем же? — с невидимыми духами злобы. Кто воздвизает оные смуты? — враги живота нашего — бесы, стараясь восхитить от нас венцы подвигов за терпение, которые бы мы могли получить, принимая досады, оскорбления, уничи­жения, укоризны, презрения и прочее, и чрез сие смягчилось бы наше жестокое сердце и истребились страсти: самолю­бия, славолюбия, сластолюбия и сребролюбия, от которых и все страсти принимают силу и действуют (преп. Макарий, 24, т. 1, с. 303).

Она стремилась в монастырь, думая найти покой, а того не знала, что оный зависит от победы над страстями и от смирения, терпения и любви. Предоставьте ее воле и от­нюдь не уговаривайте остаться, а покажите ей, что наш путь есть тесный и прискорбный, который вводит в жизнь вечную, и когда согласится идти оным и терпеть все с самоукорением и смирением, то пусть остается... (преп. Мака­рий, 24, т. 5, с. 311).

Сильно работает диавол, желая отвлечь людей от слу­жения Богу, и в миру он достигает этого легко. В монас­тыре же ему труднее бороться, оттого дух злобы так нена­видит монастыри и всячески старается очернить их в глазах людей неопытных. А между тем не погрешу, если скажу, что высшего блаженства могут достигнуть только монашеству­ющие. Спастись в миру можно, но вполне убелиться, омыть­ся от ветхого человека, подняться до равноангельской вы­соты, до высшего творчества духовного в миру невозможно, т. е. весь уклад мирской жизни, сложившийся по своим законам, разрушает, замедляет рост души. Потому-то до равноангельской высоты вырастают люди только в лабораториях, называемых монастырями (преп. Варсонофий, 3, с.104, от 30.05.1910).

Замечу вообще, что стоит кому-нибудь принять твер­дое решение уйти в монастырь, как сатана начинает про­тив такого человека ряд козней. Отсюда прямо видим, что монашество для сатаны — вещь далеко не приятная. Ко­нечно, про нас, монахов последних времен, нельзя сказать, чтобы мы вели особенно деятельную борьбу с врагом, — какие уж мы монахи! Но все же боремся, как можем. А в миру борьба эта давно забыта, сатана диктует законы миру, и он слепо идет за ним (преп. Варсонофий, 3, с. 224, б. д.).