«...Иисус Наставник, помилуй нас!»

Быв вынуждены <по болезни> употреблять пищу в не­разрешенные дни, вы оную принимайте как лекарство, не произвольно за сластолюбие, а принужденно во врачевство, и при исповеди непременно должны исповедать духовнику и принять от него разрешение, и быть спокойными (преп. Макарий, 24, т. 1, с. 240).

...Слышу, что касательно пищи нет у вас настоящего порядка. Следует в простые дни готовить только три пищи: холодное, щи и кашу, или — щи, суп картофельный и кашу, и в праздники четыре пищи — холодное, щи, лапшу и кашу. Есть в вашей стороне какое-то растение кукуру­за, нельзя ли ею по временам заменять кашу, чтобы далеко не отступать от монастырских правил, и арбузы не всегда в трапезе подавать, а по усмотрению, в праздники или еще при каком случае (преп. Амвросий, 23, ч. 3, с. 132).

Пишете еще, что вы давно перестали есть мясное. Начинание это не к пользе вам, потому что подает повод к гордости. В житии преподобного Иоанна Лествичника сказано, что он вкушал, хотя и помалу, но всякую пишу, не возбраненную уставом монашеским, и прибавлено, что сим премудро сломлял рог гордости и кичения. Поэтому со­ветую вам вперед употреблять, во славу Божию, пищу мясную, вместе с семейством вашим, как и все мирские благочестивые христиане употребляют, кроме среды и пят­ка и постов, по правилам церковным, разумеется, умерен­но и с воздержанием и благодарением, во смирение воз­носящегося помысла, внушающего вам ложную святыню, от которой да избавит нас Господь (преп. Макарий, 24, т. 1, с. 747).

Плач

Плачешь иногда в церкви. Ну, что ж делать, когда слезы сами льются? Старайся как-нибудь, чтобы это не очень заметно было для других. А иногда при случае можешь кому-нибудь сказать, что у тебя нервы слабые (преп. Иосиф, 97).

Плакать тебе можно. Бог благословит. Сколько душеньке угодно — хоть весь день. Но самомнеть, т. е. думать, что вот у тебя слезы, что это спасительно, что это от Бога, то помилуй Бог. Лучше уж придержать их (преп. Анатолий, 7, с. 197-198).

...Пишешь, что... Петр Дамаскин смутил тебя сказан­ным во 2-ой части, в 8-м Слове, о слезах, что они, прежде очищения от страстей, не что иное, как прелесть демонов. Вновь перечитай эту главу со вниманием. Там не так ска­зано и не тот смысл, ты очень усилила. Тут главный смысл: беспристрастие; и говорит, что слезы живущих посреди че­ловек, в попечении о вещах чувственных, т. е. мирских, бывают от посмеяния и окрадения демонов. А твои хло­поты по казначейской обязанности не относятся к тако­му попечению; что делается за святое послушание, по монастырской обязанности, того нельзя назвать попечением суетным. Разумеется, что и при таких случаях должна вни­мательно беречь себя и вести себя в страхе Божием с охранением совести. Правда, что слезы, прежде очищения от страстей, бывают не совсем чисты, но они, по слову Лествичника, очищаются и делаются правильными, если че­ловек при плаче и слезах всегда помышляет об исходе от сей жизни и предстоянии на Страшном Суде и о последнем на нем изречении, а потом очищают и душу плачущего. При слезах всячески должно беречься тщеславия и возно­шения, от которых слезы делаются подобными болотной воде, где заводятся пиявицы и другие безобразные гады. Во-вторых, при слезах, по слову Лествичника, должно вся­чески оберегаться обольщения бессловесною радостью, что­бы не принять волка вместо пастыря. Святой сей с удивле­нием говорит, до какой степени ухитрился лукавый враг, что источник добродетели, т. е. плач, превращает в источник страстей. Если может человек плакать, то благоразумно да плачет во смирении с сокрушением сердечным, и памятью о своих согрешениях (только не плотских подробностей: сие бо более вредно), и памятью смерти и суда Божия. Святой Лествичник пишет, что в воде слез потопляется мысленный фараон, который от апостола Петра называется львом ры­кающим, как и тебе самой некогда представлялось. Спра­ведливо сказано, что в воде слез и умиленном плаче нет места этому льву, рыкающему и ищущему кого-либо погло­тить (преп. Амвросий, 23, ч. 3, с. 109—ПО).

...Пишешь, что если удерживаешь слезы в церкви, то расстраиваешься духом. Поэтому очень не понуждайся сле­зы удерживать в церкви, а если кто станет говорить об этом, отвечай, что у тебя от болезни ослабели нервы, а только слезы эти считай окраденными от тщеславия, сми­рение же может пополнять этот недостаток (преп. Амв­росий, 23, ч. 3, с. 110—111).

Плоть

Человека плотяного сотворил Бог, во-первых, для того, чтобы человек смирялся, памятуя, что тело его создано из земли и в землю должно обратиться; во-вторых, для того, чтобы человека плотяного можно было помиловать, как немощного (преп. Амвросий, 23, ч. 2, с. 51).

Поведение в Церкви

Молиться не забывай. Помни русскую пословицу: без Бога ни до порога. Постоянно держи Иисусову молитву. И в церкви стой или сиди молча, а не будешь слушаться, ни одного словечка никогда не буду писать. До страсти не люблю кощунниц, не уважающих Святой Церкви. Да ведь этим безумным бесчинницам и извинения-то нет никако­го: ну там поел, выпил лишнее — тут природа просит, или там проспал, а то говорят, смеются в церкви — ну кто их тянет за язык. Повторяю, благоговей к Святой Церкви, общей Матери нашей (преп. Анатолий, 7, с. 276).

Стоя в церкви, должно слушать внимательно пение и чтение церковное и, кто может, не должен оставлять при этом и молитвы Иисусовой, особенно когда нехорошо или невнятно слышно чтение церковное (преп. Амвросий, 23, ч.2, с. 83).

Говорить, стоя на церковных службах, или обзирать гла­зами по сторонам не только неприлично, но и прогневляет Господа невниманием и бесстрашием. Если не можем мы душевно, то по крайней мере телесно и видимо да держим себя благоприлично. Телесное и видимое благоприличие может приводить нас к благому устроению внутренних помыслов. Как Господь прежде создал из земли тело чело­века, а потом уже вдохнул в оное бессмертную душу, так и внешнее обучение и видимое благоприличие предшест­вует душевному благоустроению, начинается же с сохра­нения очей и ушей и особенно с удержания языка, так как Господь в Евангелии глаголет: «твоими устами буду судить тебя» (Лк. 19, 22), то есть что мы часто от невнимания говорим то, за что более всего и прежде всего будем судимы. Говорить многое очень легко и удобно, а приносить в этом покаяние весьма неудобно (преп. Амвросий, 23, ч. 1, с. 28—29).