Таким же образом мы должны научиться читать Писание, читать так, чтобы воспринять то, что Святой Дух вложил в данный эпизод. Но чтобы достичь этого, мы не должны набрасываться на текст, мы должны научиться сидеть и смотреть. Смотреть, как мы смотрим на дерево на закате, как мы смотри в лицо, от которого не можем оторвать глаз, в витражное окно, на творение великого мастера; слушать, как мы слушаем великую музыку, которая намного превосходит нас и потому обнимает, охватывает нас и делает нас глубже, шире, приобщает нас к богатству мира, иначе оставшемуся бы для нас чуждым. Все это созерцательный подход. Как это важно для человеческих отношений, и как бесконечно важно для устойчивости наших собственных мыслей и нашего внутреннего «я». Если мы приобретем такой подход, то ничто не поколеблет нашу жизнь, не ворвется в нее; все будет возникать перед нами, как дар Божий нам, чтобы мы увидели и поняли; все - человек или ситуация - будет тем, по отношению к чему мы можем быть действием Божиим, если только научимся смотреть так, чтобы видеть, и слушать так, чтобы слышать и понимать.

Есть места в Писании, где в какой-то момент Бог говорит со мной лично. Есть другие места, которые несущественны для меня в данный момент, и это вполне естественно. Подумайте о том, как возникли Евангелия. Христос говорил иногда с одним человеком или с двумя, гораздо чаще с небольшой группой или с толпой людей. Один человек задавал вопрос, и Он говорил с этим человеком. Кто-то в толпе разделял интерес к теме; ответ Христа был обращен и к ним. Большее число людей смутно понимали, о чем вообще идет речь; они слушали и сохраняли то, что могли извлечь из слов Христа, оно должно было принести плоды позже. Но многие, вероятно, пожимали плечами (именно так говорится в Писании) и говорили: «Не понимаем, о чем Он говорит, что Он имеет в виду?» То, что Он говорил, было выше их, вне сферы их опыта или понимания. То же самое с нами. Когда мы читаем отрывок из Писания, может оказаться, что в этот момент Господь обращается к нам лично; в других случаях я случайно слышу, что Он говорит другому человеку, чьи переживания или опыт так мне близки, что Его слова делаются мне понятны, отвечают на вопрос, который я не задал, но который во мне был. А порой Он обращается не ко мне, и я должен быть готов жить бесконечным богатством уже данным мне, без новых и вечно обновляющихся откровений.

Мы не нуждаемся в большом знании Писании и в прямых советах или указаниях Божиих, для того чтобы достичь подлинной полноты жизни по Евангелию. Если мы до конца воплотили в жизнь что-то одно, мы исполнили все Евангелие. Помните, если вы нарушили одну заповедь, вы нарушили «все заповеди».

Мне вспоминается один эпизод из жизни египетских святых. Однажды человек по имени Павел пришел в пустыню к Антонию Великому с вопросом, как спастись. Антоний предложил ему остаться в пустыне и стать монахом. «Что это значит?» - спросил Павел. «Будешь трудиться в пустыне, спать на голой земле, есть и пить меньше, чем хочется, и все время молиться». Тот ответил: «Первые четыре вещи легки, я бедный крестьянин, всегда тяжело трудился, у меня никогда не было постели, я никогда не ел и не пил вволю; но как быть с молитвой? Я неграмотный». «Выучи Псалтырь наизусть, - сказал Антоний, - и повторяй на память каждый день». «А как это сделать?» «Садись рядом. Будем вместе плести корзины, я буду читать наизусть псалтырь, а ты повторяй». Они сели, и святой Антоний начал: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых…» Павел повторил стих раз-другой, затем говорит: «Можно, я похожу и заучу это?» Прошел час, он не вернулся, настал вечер, его все нет. Антонию стало любопытно, куда пропал Павел, затем он осознал, что любопытство - грех, и начал с этим грехом бороться. Долго боролся, через сорок лет преодолел свое любопытство относительно Павла, идет по пустыне свободный от любопытства, только с духовной заботой, нашел Павла: «Что же ты за ученик? Хотел выучить Псалтырь, а ушел после первого стиха!» И Павел с грустью ответил: «Да. Эти сорок лет я старался стать человеком, который никогда не идет по стопам нечестивых». Как видите, нет нужны знать огромное число текстов Писания. Все дело в подходе, при котором знание становится жизнью.

Мне хотелось бы сказать еще о другом виде созерцания, которое так же важно для нас, как чтение Писания: это созерцание жизни. Идет ли речь о нашей личной жизни или о жизни большой или малой общины, или о жизни всего человечества в нашу эпоху или на протяжение веков, мы можем обратить на нее созерцательное внимание, то есть мы можем, прежде чем оказаться вовлеченными в ситуацию, успокоиться, осесть и предаться созерцанию. Обычно, когда мы подходим к жизни поверхностно, мне кажется, мы видим ее, вероятно, как мышь может видеть снизу ткань на ткацком станке - беспорядочное переплетение нитей с висящими концами, уродливое и бессмысленное. Чтобы уловить суть узора на ткани, мы должны перерасти размер мыши и достичь человеческого роста. Это делается в процессе приобщения уму Христову, причастностью дарам Божиим, вхождением нашим в глубины истины вместе с Ним, Духом истины. И тогда мы можем увидеть ткань на станке, еще не законченную. Она началась с сотворением мира и закончится, когда будут судимы небеса и земля, и наступит конец мира, и будет все новое (Откр 21:5). Мы можем вывести поспешные заключения, можем посмотреть на ткань, увидеть узор и сразу бездумно сказать: «Я уловил узор и могу теперь продолжать ткать; если я повторю прежнее движение, оно так и будет повторяться». Но если верно сказанное в начале, если Бог не просто повторяется тысячелетиями, а вводит в каждый момент новизну, неповторимое по цвету и линии пятно, то этого недостаточно.

Мы должны научиться видеть еще нечто. Мы должны посмотреть на станок, увидеть, что произошло до сих пор, воспринять не от вида станка, а от того, что мы знаем о ткущем Мастере, каким может быть Его следующее движение. Другими словами, динамику жизни следует выводить не из уже происшедшего, а из духа Творца; научаться от Духа Божия, знающего пути Божии, которые настолько же выше наших путей, насколько мысли Его выше наших мыслей. И чтобы правильно продолжать Его замысел, чтобы знать, где наше место, что нам следует делать в данный момент, мы должны отвернуться от станка, от ткани и посмотреть в глаза Мастеру и уловить, какова Его линия, каким будет Его следующий жест. Тогда мы сможем действовать, потому что это действие будет действием великого Мастера, ткущего историю вместе с нами. Кто-то еще воспроизведет узор, и кто-то другой внесет в рисунок неверные линии и неправильные цвета. И тогда мы должны ввести цвет, который Господь хотел здесь видеть, чтобы преобразить дисгармонию, которую внесли другие, слепые к Его намерениям, в гармонию, потому что неожиданный штрих придаст смысл буйным диссонирующим цветам и линиям, внесенным в рисунок по недостатку человеческой приобщенности Духу Божию.

Опять-таки, это созерцательный подход. Это значит, что мы не должны бросаться поступать «правильно», так как «правильный» поступок может оказаться простым повторением, он может быть хорош с объективной точки зрения, а с точки зрения художника никуда не годится. Представим себе на мгновение, что большому художнику предлагает помощь в работе кто-то, кто не одарен художественным чутьем. Возможно, он сделает что-то вполне адекватное: человек, привыкший красить стены или расчищать соборы, хорошо знает, каким цветом можно выкрасить весь собор сверху донизу, он точно знает, как устроены окна; но задача не в том, чтобы сделать точное, как моментальный снимок, воспроизведение, а в том, чтобы передать выражение, а на таком уровне это недостижимо. Для этого мы должны научиться чему-то, что, мне думается, многие из нас умели делать в какой-то период своей жизни: уметь остановиться перед тем, как начать действовать.

Вы, вероятно, видели или сами участвовали в хороводе на лужайке, и знаете, что происходит. Есть мелодия, есть ритм; и порой, когда хоровод уже в движении, кружится в гармонии с музыкой и чувством общего движения участников, появляется опоздавший. Если опоздавший неразумен, он вломится в круг, нарушит ритм и станет диссонирующим началом. Но если он понимает и любит танец, он остановится в стороне, будет смотреть и слушать, до тех пор пока музыка не войдет в него ритмом, слушать, пока сам не станет частью танца, с которым он еще не слился; и видишь, как он (или она) раскачивается, а затем плавно вливается в круг, не нарушая его движения. Этому мы должны научиться, и это тоже созерцание. Не вся жизнь танец, но вся жизнь - движение, и мы можем войти в движение в любую минуту, если только способны воспринять мелодию и войти в ритм.

Это все, что я могу сказать о созерцательном подходе. Как видите, я не говорил ни о каком созерцании особо высокого уровня, я практически не упомянул слова «молитва», потому что все, что я сказал, есть молитва. Приобщение духу и сердцу Божиим, обучение восприятию Его воли, приведение своей воли в гармонию с волей Божией, дисциплина тела, чтобы мы могли прославлять Бога и в теле, как в душе, - все это такого рода связь с Богом, которая и есть молитва, потому что молитва - нечто очень далекое от молитвенных упражнений, которые мы умеем выполнять, - что один маленький мальчик в моем приходе называл, в отличие от молитвы, «молитвословить». Если вы попытаетесь применять то, что я сказал, добавив то, что знаете из собственного опыта, проверяя сказанное собственным опытом, исправляя с помощью того, чему вас учит и что подсказывает вам Святой Дух, вы увидите, что вся ваша жизнь в целом, как бы велика ни была сумятица, как ни сложны ситуации, может быть одновременно молитвой, созерцанием и действием. Действием целенаправленным и планомерным, однако совершенно гибким, способным под действием Богом в любой момент принять новое направление, способным воспринять импульс или вторжение неслыханной новизны, которая претворяет нас в подлинные источники божественного действия, подобно тому, как вера Матери Божией в Кане Галилейской сделала Царство Божие реальным, присутствующим в силе в ситуации, в которой без Нее это было бы невозможным.

ЧАСТЬ III Митрополит Антоний Сурожский

БЕСЕДЫ