9. В неделю 2–ую Великого поста, по случаю шума в храме в неделю торжества Православия (О благоговеинстве в храме)

Шум, бывший здесь прошлое воскресенье, подает мне повод напомнить вам о благоговейном стоянии в храме Божием. Не того ради хочу сказать об этом слово–другое, чтоб обличить кого, потому что из тех, кто виноват, может быть, никого нет ныне здесь с нами, — а если и есть кто, давно, верно, осудил сам себя и обличил; но того ради, чтоб не пропустить этого случая без замечания и не навесть кого‑либо на мысль, что это ничего.

Как ничего?! Положите, что вошел бы сюда тогда какой‑нибудь невер, или раскольник, или лютеранин и католик. Что подумал бы он об нас?! «И так это‑то православные, — сказал бы он в себе. — Так это‑то Церковь Православная! Собрались они сюда все — большие и малые, и светские, и духовные, — Православие свое торжествуют, а какой тут беспорядок! Что же это у них за вера?» Подумав так, соблазнился бы — и после уж не говори ему о святой вере нашей православной. И выходит, что в день Торжества Православия мы посрамили Православие и мать свою — Святую Церковь Православную. И оправдаться нечем.

Что нас было много, это не оправдание. Ведь это, когда на рынке много собирается народу, неизбежно быть шуму и говору. А в церкви — чем больше людей, тем невозмутимее должна быть тишина и глубже молчание! Господь сказал: «где два и три собрани во имя Мое, там и Я посреде» (Мф.18,20). Не тем ли паче Он посреде, когда собираются не два и три, а сотни и тысячи? Господь же есть Бог мира и тишины. Опять — у каждого из нас есть Ангел Хранитель, Ангел мирный и тихий. Здесь была тысяча Ангелов таких. Какой глубокой тишине следовало бы быть здесь под осенением их, в присутствии Самого Господа?! Так Тайнозритель видит на Небе тьмы Бесплотных и двенадцать раз двенадцать тысяч святых, а слышит что? «И бысть», — говорит, — «тишина велия» (Мф.8,26).

Так и у нас здесь следовало бы быть великой тишине, если б мы внимали себе и тому, зачем собираемся сюда. Как не стало такого внимания, то мысли рассеялись и мы забыли — и себя, и место — и начали безобразничать. Ангелы отступили от нас, и Господь отвратил лице Свое, а от этого еще хуже стало у нас.

Не говорите: «Соблазн большой — как устоять?» Зачем сюда зайти соблазну?! Тут ему не место. Он и не зашел бы, если б мы сами не занесли его. Если ж сами занесли, на чей соблазн слагать вину, как на нечто чуждое нас, независимое от нас и враждебное нам? Пусть даже был сторонний соблазн: тут‑то и следовало показать свою твердость. Что за добродетель, если мало–мало препятствие и искушение, мы поддаемся и отступаем? Когда один кто и молчит — какая тут добродетель? А когда тысячи соберутся, и так тихо, как бы тут был один или будто никого нет, — вот истинная добродетель! Ужели ж у нас дух благочестия так подвижен, что от малого стороннего приражения приходит в смятение, сам возмущается и все вокруг возмущает, подобно воздуху, который легко колеблется и колеблет все, что в нем? Если так, то невелика похвала наша.

Если невелика похвала, то надо озаботиться увеличить ее, то есть надобно так утвердить свой дух в благоговеинстве, когда бываем в храмах Божиих, чтоб его ничто не могло колебать и возмущать, чтоб он был, как камень среди моря, — в который волны бьют, а он стоит, или как какое твердое здание, вокруг которого в бурю ветренную воздух в смятении, а оно стоит неподвижно. Стяжевается такая добродетель неленостным упражнением в ней; упражнение же сие уместно только в храме. Благоговеинству в храмах можно научиться только благоговейным в них стоянием. Ходи чаще в храм и всякий раз напрягайся хранить в нем благоговение. Этим приобретешь навык благоговейного стояния и стяжешь дух благоговеинства, который потом пребудет в тебе и вне храма и всю жизнь преобразует. Вот этому и положи отселе научаться, кто еще не научился.

Не думайте, что хранить благоговение есть дело трудное и тяжелое. Нисколько. Благоговение, когда придет, само себя оберегает и облегчает, и облегчает собою самое стояние в храме. Когда дух в благоговении, то в храме он на своем месте и в своем чине и ему сладостно пребывать в нем. Отчего иной самую долгую службу простоит и, когда кончится она, жалеет, что скоро кончилась? Ему бы не хотелось выходить из церкви; он нашел тут рай сладости — с той минуты, как вступил в благоговейное состояние. Видите, какое благо в наших руках, как оно к нам близко, будто само просится к нам.

В наших руках, — лбо дух благоговения тотчас осенит нас, как только мы понудим себя пред–расположиться к нему. Себя надо взять в руки и добре править собою всякий раз, когда вступаем в храм.

Начать сие самоуправление надо с упорядочения мыслей. Вступая в храм, все помышления отстрани, упраздни ум и сосредоточь внимание в себе. Это первое. Затем надобно прогнать всякую заботу житейскую и сердце свое отвлечь от всякого пленения и пристрастия, — сделать, чтоб оно ничем не было в эту пору связано и ни к чему не привязано. Заметьте, что эти три: рассеяние, забота и пленение — суть враги, разрушители благоговейного молитвенного настроения. Пока они есть, не ждите молитвы. Потому их прежде всего и надо прогнать или непрестанно прогонять, потому что они поминутно будут нападать, как докучливые насекомые. Еще с утра дома начните борьбу с ними, которую усугубляйте, входя в церковь, и во все время стояния в ней не давайте себе послабления. Как тут быть с собою, само дело научит, — только поусердствуйте и потрудитесь.

Отрешив таким образом свой ум, душу и сердце и содержа себя в сем отрешении, — утвердите вы себя в том удостоверении, что вы стоите пред лицем Господа, Который видит вас и все, что в вас. Это господственное в молитве действие — стать вниманием в сердце и созерцать Господа — безвидно, однако ж, и бесформенно, иначе — пребывать в памяти Божией, или в присутствии Божием. У становясь так, припадай затем всякий к стопам Господа в сердце своем и изливай пред Ним душу свою… Сознай и восчувствуй нужды свои и изъявляй их Всевидящему и Всеблагому Господу с детскою простотою и верою. В сем — сердце молитвенного к Богу обращения! Слабо или глухо вопиют к Господу, потому что не чувствуют тесноты. Кто чувствует сию тесноту, тот бывает докучлив в молитве, и Господь любит сию докучливость. Она поддерживает постоянство в молитве, а постоянство в молитве возгревает сердечную теплоту — этот плод молитвы и вместе неистощимый ее источник. Теплотою сей меряйте все — и благонастроение к молитве, и успех ее. Ее и добивайтесь. Радостно сретайте первые ее проявления и усугубляйте труд — к хранению и увеличению ее. Теплота сия и мысли сосредоточит сильнее, и припадание к Богу заставит производить неудержимое, и весь труд молитвенный усладит, увеличит и укрепит. Так собрав внимание, стань в сердце пред лицем Господа и припадай пред Ним, изъясняя нужды свои, пока согреется сердце; а согреется — еще более припадай и так далее.

Сие должно происходить внутри — в душе. Но в то же время и тело надо держать в соответственном положении. Стань на свое место и стой не распуская членов. Не вертись туда и сюда и не блуждай очами, держи их на святых иконах или на священнодействиях, клади поклоны подвижения духа твоего, одного остерегаясь, чтоб не смутить как‑нибудь других молящихся с тобою.

Просты эти правила, а без соблюдения их внимания не поддержишь, бодренности не сохранишь и сердца не согреешь. Хоть это составляет только внешнюю, назовем так, обстановку молитвы, но с нее надо начать и вместе с нею и душу свою направлять, как следует.