Монашеское жительство — наука из наук, Боже­ственная наука. Это относится ко всем монашеским подвигам, — в особенности относится к молитве. В каждой науке имеется свое начало, имеется своя по­степенность в преподавании познаний, имеются свои окончательные упражнения: так и в обучении молитве существует свой порядок, своя система. Тщательное последование порядку или, что то же, системе служит в каждой науке ручательством основательного успеха в ней: так и правильное упражнение в молитве служит ручательством преуспеяния в ней, — того преуспеяния, которым благоугодно Богу ущедрить подвижника. От­вержение системы при изучении науки служит источ­ником превратных понятий, источником знания, кото­рое хуже незнания, будучи знанием неправильным, от­рицательным: таково и последствие беспорядочного упражнения в молитве. Неизбежное, естественное по­следствие такого упражнения — прелесть. Самочинное монашество не монашество. Это — прелесть! Это — ка­рикатура, искажение монашества! Это — насмешка над монашеством! Это — обман самого себя! Это — актер­ство, очень способное привлечь внимание и похвалы мира, но отвергаемое Богом, чуждое плодов Святаго Духа, обильное плодами, исходящими от сатаны.

Многие, ощутив расположение и усердие к духов­ному подвигу, приступают к этому подвигу опрометчиво и легкомысленно. Они предаются ему со всею рев­ностью и разгорячением, со всею безрассудностью, не поняв, что эти ревность и разгорячение — наиболее кровяные и плотские; что они преисполнены нечисто­ты и примеси, не поняв, что при изучении науки из наук — молитвы —  нужно самое верное руководство, нужны величайшее благоразумие и осторожность. Увы! Скрываются от нас пути Божии, правые; скрываются они от нас по причине слепоты, произведенной и под­держиваемой в нас падением. Избираются нами в руко­водителей преимущественно те наставники, которых мир провозгласил святыми и которые находятся или в глубине прелести, или в глубине неведения. Избирают­ся в руководителей книги, написанные инославными подвижниками, находившимися в ужаснейшей бесов­ской прелести, в общении с бесами. Избираются в руководителей писания святых отцов Православной Цер­кви, изложивших возвышенный молитвенный подвиг преуспевших иноков, подвиг, недоступный для понима­ния новоначальных, не только для последования ему, — и плодом духовного подвига чудовищно является душев­ное расстройство, погибель. Посеясте пшеницу, а терние пожасте (Иер.12:13), — говорит с болезнованием Святый Дух че­ловекам, извращающим добро во зло неправильным употреблением добра. Горестное, точно горестное зре­лище! На возвышеннейшем делании ума, на делании, возводящем к Богу того, кто идет по установленным ступеням, стяжавается неправильным действованием омрачение и растление ума, умоповреждение, умопоме­шательство, порабощение демонам, погибель. Такое зрелище, зрелище, которое нередко представлялось взорам моим, послужило причиною скорби для сердца моего при вопросе твоем. Не хотелось бы мне слы­шать его ни от тебя, ни от кого другого из новона­чальных. «Не полезно тебе, — сказали отцы, — узнать последующее прежде, нежели стяжешь опытное знание предшествовавшего» [82] . Такое любопытство — признак праздности и кичащегося разума [83] . Указал же я на предисловия схимонаха Василия, как на сочинение истин­ного делателя молитвы, особенно полезное для совре­менности. Сочинение это наставляет непогрешитель­ному пониманию отеческих писаний о молитвенном подвиге, писаний, составленных для преуспевших мо­нахов, преимущественно для безмолвников.

Чтоб исполнить твое желание, повторю, лишь иными словами, уже сказанное мною. Упражнение мо­литвою Иисусовою имеет два главнейших подразделе­ния или периода, оканчивающиеся чистою молитвою, которая увенчивается бесстрастием или христианским совершенством в тех подвижниках, которым Богу бла­гоугодно дать его. Святой Исаак Сирский говорит: «Не многие сподобились чистой молитвы, но малые: достигший же к таинству, совершающемуся после нее, и перешедший на другой берег (Иордана) едва встреча­ется один из поколения в поколение, по благодати и бла­говолению Божиим» [84] . В первом периоде предоставля­ется молящемуся молиться при одном собственном усилии; благодать Божия несомненно содействует мо­лящемуся благонамеренно, но она не обнаруживает своего присутствия. В это время страсти, сокровенные в сердце, приходят в движение и возводят делателя мо­литвы к мученическому подвигу, в котором побеждения и победы непрестанно сменяют друг друга (св. Исаак Сирский, Слово 55), в кото­ром свободное произволение человека и немощь его выражаются с ясностью (св. Исаак Сирский, Слово 61, очень замечательное). Во втором периоде благо­дать Божия являет ощутительно свое присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя воз­можность молиться непарительно или, что то же, без развлечения, с сердечным плачем и теплотою; при этом греховные помыслы утрачивают насильственную власть над умом. На эти два состояния указывают свя­тые отцы. Из них преподобный Нил Сорский, ссыла­ясь на преподобного Григория Синаита, говорит: «Когда придет действие молитвы, тогда оно удерживает ум при себе, увеселяет его и освобождает от парения» (Слово 2). Для не стяжавших благодатного действия преподобный признает удержание ума от рассеянности и вни­мательную молитву подвигом самым трудным, тяжким, неудобным (Слово 2). Чтоб достичь второго состояния, необхо­димо пройти сквозь первое, необходимо выказать и до­казать основательность своего произволения и принес­ти плод в терпении (Лк.8:15). Первое состояние молящегося можно уподобить обнаженным древам во время зимы; второе — тем же древам, покрывшимся листьями и цве­тами от действия теплоты весенней. Силу для произве­дения листьев и цветов деревья накопляют во время зимы, когда состояние их имеет весь образ состояния страдательного, состояние под областью смерти. Не дозволим себе искушать Господа! Не дозволим себе приступать к Нему легкомысленно, с бесстрашием, с двоедушием, с настроением сумнящейся пытливости, за которую возбраняется вход в землю обетованную (Евр.3:8-11,18,19). Приступим как погибшие, как существенно нуждающи­еся во спасении, которое даруется Богом за истинное покаяние. Душою и целью молитвы в том и другом со­стоянии должно быть покаяние. За покаяние, прино­симое при одном собственном усилии, Бог дарует, в свое время, покаяние благодатное, — и Дух Святый, все­лившись в человека, ходатайствует о нем воздыхании неизглаголанными: Он ходатайствует о святых сообразно воле Божией, которую ведает один Он (Рим.8:27,26).

Из этого явствует со всею очевидностью, что для новоначального искание места сердечного, то есть ис­кание открыть в себе безвременно и преждевременно явственное действие благодати, есть начинание самое ошибочное, извращающее порядок, систему науки. Та­кое начинание начинание гордостное, безумное! Столько же не соответствует новоначальному употреб­ление механизмов, предложенных святыми отцами для преуспевших иноков, для безмолвников. Новоначаль­ные должны держаться при упражнении молитвою од­ного благоговейнейшего внимания, одного заключения ума в слова молитвы, произнося слова очень неспеш­но, чтоб ум успевал заключаться в них, и производя дыхание тихо, но свободно. Некоторые подумали, что в самом производстве дыхания заключается нечто осо­бенно важное и, не поняв, что неспешное и тихое ды­хание заповедано отцами для удержания ума от рассе­янности, начали чрезмерно удерживать дыхание, и этим расстроили телесное здравие, столько способ­ствующее в молитвенном подвиге. «Удерживай, — гово­рит преподобный Григорий Синаит, — и дыхание, то есть движение ума, смежив несколько уста при совер­шении молитвы, а не дыхание ноздрей, то есть чув­ственное, как это делают невежи, чтоб не повредить себя, надымаясь» (О прелести. Добротолюбие, ч. 1). Не только в процессе дыхания, но и во всех движениях тела должно наблюдать спокой­ствие, тихость и скромность. Все это очень способству­ет к удержанию ума от рассеянности. Ум, молящийся внимательно, непременно привлечет сердце в сочув­ствие себе, в чувство покаяния. Между сочувствием сердца уму и соединением ума с сердцем или схожде­нием ума в сердце — величайшее различие. Святой Иоанн Лествичник признает значительным преуспея­нием в молитве то, когда ум будет пребывать в словах ее (Лествица, Слово 28, гл. 19). Этот великий наставник иноков утверждает, что молитва молящегося постоянно и усердно, при заклю­чении ума в слова молитвы, из чувства покаяния и пла­ча, непременно осенится Божественной благодатью (Лествица, Слово 28, гл. 17,21,27,28). Когда молитва осенится Божественной благодатью, тогда не только откроется сердечное место, но и вся душа повлечется к Богу непостижимою духовною силою, увлекая с собою и тело. Молитва преуспевших в ней произносится из всего существа. Весь человек делается как бы одними устами. Не только сердце обновленного человека, не только душа, но и плоть исполняется духов­ного утешения и услаждения: радости о Бозе живе (Пс.88:3), о Боге, действующем ощутительно и могущественно бла­годатью Своею. Вся кости истинного молитвенника рекут: Господи, Господи, кто подобен Тебе? избавляяй нища из руки крепльших его, и нища и убога от расхищающих его молитву и надежду: от помыслов и ощущений, возника­ющих из падшего естества и возбуждаемых демонами (Пс.34:10). К преуспеянию в молитве покаяния должны стремиться все христиане; к упражнению в молитве покаяния и к преуспеянию в ней святые отцы приглашают всех хрис­тиан. Напротив того, они строго воспрещают преждев­ременное усилие взойти умом в святилище сердца для благодатной молитвы, когда эта молитва еще не дана Богом. Воспрещение сопрягается с страшною угрозою. «Умная молитва, — говорит преподобный Нил Сорский, повторяя слова преподобного Григория Синаита, — выше всех деланий, и добродетелей глава, как любовь Божия. Бесстыдно и дерзостно хотящий войти к Богу и чисто беседовать с Ним, нудящийся стяжать Его в себе удобно умерщвляется бесами» (Слово 11).

Умоляю, умоляю обратить все должное внимание на грозное воспрещение отцов. Мне известно, что не­которые благонамеренные люди, но впадающие в блуд на самом деле, не могущие, по несчастной привычке, воздерживаться от падений, покушаются на упражне­ние в сердечной молитве. Может ли быть что-либо без­рассуднее, невежественнее, дерзостнее этого начина­ния? Молитва покаяния дана всем без исключения, дана и обладаемым страстями, и подвергающимся насильственно падениям. Они имеют все право вопить ко Господу о спасении, но вход в сердце для молитвен­ного священнодействия возбранен для них: он предос­тавлен исключительно архиерею таинственному, хиро­тонисанному законно Божественною благодатью. Пой­мите, поймите, что единственно перстом Божиим отверзается этот вход: отверзается он тогда, когда человек не только престанет от деятельного греха, но и получит от десницы Божией силу противиться страст­ным помыслам, не увлекаться и не услаждаться ими. Мало-помалу зиждется сердечная чистота: чистоте по­степенно и духовно является Бог. Постепенно! Потому что и страсти умаляются, и добродетели возрастают не вдруг, то и другое требует значительного времени. Вот тебе завет мой: не ищи места сердечного. Не усиливай­ся тщетно объяснить себе, что значит место сердечное: удовлетворительно объясняется это одним опытом. Если Богу угодно дать тебе познание, то Он даст в свое вре­мя, — и даст таким способом, какого даже не может представить себе плотский человек. Занимайся исклю­чительно и со всею тщательностью молитвою покаяния; старайся молитвою принести покаяние: удостоверишь­ся в успехе подвига, когда ощутишь в себе нищету духа, умиление, плач. Такого преуспеяния в молитве желаю и себе, и тебе. Достижение вышеестественных благодат­ных состояний было всегда редкостью. Пимен Великий, инок Египетского Скита, знаменитого по высокому пре­успеянию его монахов, живших в V веке, в котором осо­бенно процветало монашество, говаривал: «О совершен­стве беседуют между нами многие, а действительно достигли совершенства один или два» (Патерик Скитский). Святой Иоанн Лествичник, аскетический писатель VI века, свидетель­ствует, что в его время очень умалились сосуды Боже­ственной благодати в сравнении с предшествовавшим временем, причину этого святой видит в изменении духа в обществе человеческом, утратившем простоту и заразившемся лукавством (Слово 26, гл.52). Святой Григорий Синаит, писатель XIV века, решился сказать, что в его время вовсе нет благодатных мужей, так сделались они редки; причину этого Синаит указывает в необыкновенном раз­витии пороков, происшедшем от умножившихся соблаз­нов (Добротолюбие, гл.118, ч.1). Тем более в наше время делателю молитвы необ­ходимо наблюдать величайшую осторожность, бого­вдохновенных наставников нет у нас! Целомудрие, простота, евангельская любовь удалились с лица земли. Соблазны и пороки умножились до бесконечности! Раз­вратом объят мир! Господствует над обществом челове­ческим, как полновластный тиран, любовь преступная в разнообразных формах! Довольно, предовольно, если сподобимся принести Богу единое, существенно нужное для спасения нашего делание: покаяние.

Ученик. Удобна ли для обучения молитве Иисусовой жизнь в монастыре, посреди более или менее много­численного братства и молвы, неизбежной в много­людстве? Не удобнее ли для этого жизнь в безмолвии?

Старец. Жизнь в монастыре, особенно в общежи­тельном, способствует новоначальному к успешному и прочному обучению молитве, если только он жительствует правильно. Жительствующему правильно в общежитии представляются непрестанно случаи к по­слушанию и смирению, а эти добродетели более всех других приготовляют и настраивают душу к истин­ной молитве. «От послушания — смирение», — сказали отцы [85] . Смирение рождается от послушания и поддер­живается послушанием, как поддерживается горение светильника подливаемым елеем. Смирением вводится в душу мир Божий (см. Флп.4:7). Мир Божий есть духовное место Божие (см. Пс.75:3), духовное небо; вошедшие в это небо челове­ки соделываются равноангельными и, подобно Анге­лам, непрестанно поют в сердцах своих духовную песнь Богу (см. Еф.5:19), то есть приносят чистую, святую молит­ву, которая в преуспевших есть точно песнь и песнь песней. По этой причине послушание, которым достав­ляет бесценное сокровище смирения, признано едино­душно отцами [86] за основную монашескую доброде­тель, за дверь, вводящую законно и правильно в ум­ную и сердечную молитву или, что то же, в истинное священное безмолвие. Святой Симеон Новый Бого­слов, говорит о внимательной молитве: «Как я думаю, это благо проистекает нам от послушания. Послуша­ние, являемое духовному отцу, соделывает всякого бес­попечительным. Таковой какою привременною вещью может быть побежден или порабощен? Какую печаль и какое попечение может иметь такой человек?» [87]

Попечения и пристрастия, отвлекая постоянно мысль к себе, служат причиною развлечения при молитве; гордость служит причиною сердечного ожесточения; гнев и памятозлобие, основывающиеся на гордости, служат причиною сердечного смущения. Послушание служит начальною причиною, уничтожающей рассе­янность, от которой молитва бывает бесплодной; оно служит причиною смирения, смирение уничтожает ожесточение, при котором молитва мертва; прогоня­ет смущение, при котором молитва не потребна, по­мазует сердце умилением, от которого молитва ожи­вает, окрыляется, возлетает к Богу. Следовательно: послушание не только действует против рассеяннос­ти, но и охраняет сердце от ожесточения и смущения, содержит его постоянно кротким, благим, постоянно способным к умилению, постоянно готовым излиться пред Богом в молитве и плаче, столько искренних, что они по всей справедливости могут назваться и исповеданием  души пред Богом, и духовным явлением Бога душе (Пс.103,104,105,106,110).

«Видел я, — говорит святой Иоанн Ле­ствичник, — преуспевших в послушании и не нерадев­ших по возможности о памяти Божией [88] , действуемой умом, как они, внезапно встав на молитву, вскоре пре­одолевали ум свой и изливали слезы потоками: совер­шалось это с ними потому, что они были предуготов­лены преподобным послушанием» (Слово 26, гл.31). Святой Симеон Новый Богослов, преподобный Никита Стифат и мно­гие другие отцы обучились молитве Иисусовой и зани­мались ею в обителях, находившихся в столице Восточ­ной Империи, в обширном и многолюдном Константинополе. Святейший патриарх Фотий обучился ей уже в сане патриарха при многочисленных других заняти­ях, соединенных с этим саном. Святейший патриарх Каллист обучился, проходя послушание повара в лав­ре преподобного Афанасия Афонского на Афонской горе (Предисловие схимонаха Василия). Преподобные Дорофей (Варсонофия Великого ответ 268) и Досифей (Житие преп. Досифея в начале поучения прп. аввы Дорофея) обуча­лись ей в общежитии святого Серида, первый — неся послушание начальника больницы, второй — прислуж­ника в ней. В общежитии Александрийском, которое описывает святой Иоанн Лествичник, вся братия уп­ражнялась в умной молитве (Лествица, Слово 4, гл. 17). Этот святой, равно как и Варсонофий Великий, заповедует боримым блудной страстью особенно усиленное моление именем Господа Иисуса (Лествица, Слово 15, гл. 55. Ответы 252 и 255). Блаженный старец, Серафим Саровский, сви­детельствовал,   наставленный  собственным  опытом, что молитва Иисусова есть бич против плоти и плотс­ких похотений (из рукописного наставления архимандриту Никону). Увядает пламень этих похотений от действия ее. Когда она воздействует в человеке, тогда от действия ее, плотские похотения утрачивают свобо­ду в действовании своем. Так хищный зверь, посажен­ный на цепь, сохраняя способность умерщвлять и по­жирать человеков и животных, теряет возможность действовать соответственно способности.

Святые Симеон и Андрей, юродивые ради Христа, находились в особеннейшем молитвенном преуспеянии, будучи возведены в него своим полным самоотвержени­ем и глубочайшим смирением. Ничто не доставляет та­кого свободного доступа к Богу, как решительное само­отвержение, попрание своей гордости, своего я. Обиль­ное действие сердечной молитвы святого Андрея описано сотаинником его, Никифором, иереем великой церкви царственного Константинополя. Действие это, по особенности своей, достойно быть замеченным. «Он, — говорит Никифор, — приял такой дар молитвы в тайном храме сердца своего, что шепот уст его звенел далеко. Как котел воды, приведенный в движение без­мерным кипением, издает из себя пар: так и у него вы­ходил пар из уст от действия Святаго Духа. Одни из ви­девших его говорили, что в нем живет демон, и потому выходит из него пар; другие говорили: нет! Сердце его, мучимое неприязненным духом, производит такое дыха­ние. Ни то, ни другое мнение не было справедливым: в этом явлении отражалась непрестанная, богоприятная молитва, — и незнакомые с духовным подвигом состави­ли о великом Андрее понятие, подобное тому, какое со­ставлено было некогда при внезапно открывшемся даре знания иностранных языков» (Деян.2:13. Великие Четьи-Минеи митрополита Макария). Очевидно, что угодник Божий производил молитву из всего существа своего, соединяя умную и сердечную молитву с гласною. Когда святой Андрей был восхищен в рай, то, как поведал он иерею, обильная благодать Божия, наполняющая рай, произвела в нем то духовное действие, которое обыкно­венно производится умною молитвою в преуспевших: она привела в соединение ум его и сердце, причем че­ловек приходит в состояние духовного упоения и неко­торого самозабвения (Великие Четьи-Минеи). Это упоение и самозабвение есть вместе ощущение новой жизни. Святой Симеон го­ворил сотаиннику своему, диакону Иоанну, что посреди самых сильных соблазнов ум его пребывает всецело ус­тремленным к Богу, — и соблазны остаются без обычно­го действия своего (Житие преподобного Симеона, Четьи-Минеи, 21 июля). В тех, которые сподобились бла­годатного осенения, постоянно восхищается душа из среды греховных и суетных помыслов и ощущений умною молитвою, как бы таинственною невидимою ру­кою, и возносится горе: действие греха и мира остается бессильным и бесплодным (святой Исаак Сирский. Слово 43).

Во дни новоначалия моего некоторый старец в ис­кренней беседе поведал мне: «В мирской жизни, по простоте прошедших времен и господствовавшему тог­да благочестивому направлению, узнал я о молитве Иисусовой, занимался ею и ощущал по временам не­обыкновенное изменение в себе и утешение. Вступив в монастырь, я продолжал заниматься ею, руководству­ясь чтением отеческих книг и наставлениями некото­рых иноков, которые, казалось, имели понятие о ней. У них я видел и низменный стулец, упоминаемый пре­подобным Григорием Синаитом, сделанный наподо­бие тех стульцев, которые употреблялись в Молдавии. В конце прошедшего столетия и начале нынешнего процветало умное делание в разных обителях Молда­вии, особливо в Нямецком монастыре. Сначала был я в послушании трапезного: занимаясь послушанием, зани­мался и молитвою, соединяя ее с содействующими ей смиренномудрыми помышлениями, по наставлению от­цов [89] . Однажды ставил я блюдо с пищею на последний стол, за которым сидели послушники, и мыслью гово­рил: примите от меня, рабы Божии, это убогое служе­ние. Внезапно в грудь мою впало такое утешение, что я даже пошатнулся; утешение продолжалось многие дни, около месяца. Другой раз случилось зайти в про­сфорню; не знаю, с чего, по какому-то влечению, я по­клонился братиям, трудившимся в просфорне, очень низко, — и, внезапно, так воздействовала во мне мо­литва, что я поспешил уйти в келью и лег на постель по причине слабости, произведенной во всем теле молитвенным действием» [90] .

В описании кончины святителя Димитрия Ростов­ского повествуется, что он найден почившим на молит­ве. За несколько часов до кончины был у него люби­мый его певчий; прощаясь с певчим, святитель покло­нился ему едва не до земли. Из одного сердечного настроения истекли смирение и молитва. Иноческое общежитие, как уже сказано мною, служит величай­шим пособием для обучения молитве Иисусовой в пер­вых степенях ее, доставляя новоначальному непрестан­ные случаи к смирению. Удобно может испытать над собою, скоро может увидеть каждый инок действие по­слушания и смирения на молитву. Ежедневное испове­дание духовному отцу или старцу своих помыслов, от­речение от деятельности по своему разуму и по своей воле начнет в непродолжительном времени действо­вать против рассеянности, уничтожать ее, удерживать ум в словах молитвы. Смирение пред старцем и пред всеми братиями немедленно начнет приводить сердце в умиление и содержать в умилении. Напротив того, от деятельности по своей воле и по своему разуму не­медленно явится попечительность о себе, предстанут уму различные соображения, предположения, опасе­ния, мечты, уничтожат внимательную молитву. Остав­ление смирения для сохранения своего достоинства по отношению к ближнему отымет у сердца умиление, ожесточит сердце, убьет молитву, лишив ее существен­ных свойств ее, внимания и умиления. Каждый посту­пок против смирения есть наветник и губитель молит­вы. На послушании и смирении да зиждется молитва! Эти добродетели — единственно прочное основание молитвенного подвига.

Безмолвие полезно для преуспевших, понявших внутреннюю брань, окрепших в евангельской нрав­ственности основательным навыком к ней, отвергнув­ших пристрастия [91] : все это должно стяжать предвари­тельно в общежитии. Вступившим в безмолвие без предварительного, удовлетворительного обучения в мо­настыре безмолвие приносит величайший вред: лиша­ет преуспеяния, усиливает страсти [92] , бывает причи­ною высокоумия [93] , самообольщения и бесовской пре­лести [94] . «Неопытных — не обученных опытно тайнам монашеского жительства — безмолвие губит» (Лествица, Слово 27, гл. 55), — ска­зал святой Иоанн Лествичник. «К истинному безмол­вию, — замечает этот же святой, — способны редкие: те, которые стяжали Божественное утешение в поощ­рение к трудам и Божественное содействие в помощь при бранях» (Лествица, Слово 4, гл.120).

Ученик. Ты сказал прежде, что не очищенный от страстей не способен ко вкушению Божественной бла­годати, а теперь упомянул о молитвенном благодатном утешении в мирянине и новоначальном послушнике. Здесь представляется мне противоречие.