Старец. Они оба изложены в учении святых отцов. Святой Иоанн Лествичник говорит, что одни, водимые Божиим Духом, могут удовлетворительно рассуждать о смирении (Слово 21, гл.3), а святой Исаак Сирский — что Святый Дух таинственно обучает смирению человека, приуго­товившегося к такому обучению (Слово 38). Мы, собирая крохи, падающие с духовной трапезы господ наших — святых отцов (выражение заимствовано у святого Иоанна Лествичника; Слово 21, гл.3), получили о смирении скуднейшее понятие; его и сами стараемся держаться и передавать вопрошаю­щим, как драгоценное предание отцов. Со всею спра­ведливостью можно назвать полученные нами понятия о смирении крохами: самое сокровище, в неисполни­мой полноте его, имеет тот, кто стяжал в себе Христа.

Преподобный авва Дорофей говорит, что «Смире­ние естественно образуется в душе от деятельности по евангельским заповедям... Тут делается то же, что при обучении наукам и врачебному искусству. Когда кто хорошо выучится им и будет упражняться в них, то мало-помалу от упражнения ученый или врач стяжава­ют навык, а сказать и объяснить не могут, как они пришли в навык: потому что мало-помалу душа прияла его от упражнения. То же совершается и при приобрете­нии смирения: от делания заповедей образуется неко­торый навык смиренный, что не может быть объясне­но словами» (Поучение 2 о смиренномудрии). Из этого учения преподобного аввы Дорофея явствует с очевидностью, что желающий приобрести смирение должен с тщательностью изучать Евангелие и с такою же тщательностью исполнять все заповедания Господа нашего Иисуса Христа. Делатель евангельских заповедей может прийти в познание сво­ей собственной греховности и греховности всего че­ловечества, наконец, в сознание и убеждение, что он грешнейший и худший всех человеков.

Ученик. Мне представляется несообразным, как тот, кто со всею тщательностью исполняет евангельские заповеди, приходит к сознанию, что он величайший грешник? Кажется: последствием должно быть против­ное. Кто совершает постоянно добродетели, и совер­шает с особенным усердием, тот не может не видеть себя добродетельным.

Старец. Последнее относится к делающим мнимое добро из себя [104] , из своего падшего естества. Делающий такое добро по своему разумению, по влечению и ука­заниям своего сердца не может не видеть этого добра, не может не удовлетворяться, не восхищаться им; сам тщеславится им и услаждается похвалами человечески­ми; ищет, требует их; прогневляется и враждует на от­казывающих в похвале. Он исчисляет свои добрые дела: по множеству их составляет мнение о себе и, по мнению о себе, мнение о ближних, как составил упо­минаемый в Евангелии фарисей (см. Лк. гл.18). Такого рода дея­тельность приводит к мнению о своей праведности, образует праведников, отвергаемых Господом и отвер­гающих Господа или только поверхностно и хладно исповедающих Его мертвым исповеданием (Мф.9:13). Противо­положные последствия являются от исполнения еван­гельских заповедей. Подвижник, только что начнет исполнять их, как и увидит, что он исполняет их весьма недостаточно, нечисто, что он ежечасно увлекается страстями своими, то есть поврежденною волею, к деятельности, воспрещаемой заповедями. Затем он с ясностью усмотрит, что падшее естество враждебно Евангелию. Усиленная деятельность по Евангелию яс­нее и яснее открывает ему недостаточество его добрых дел, множество его уклонений и побеждений, несчаст­ное состояние падшего естества, отчуждившегося от Бога, стяжавшего в отношении к Богу враждебное на­строение. Озираясь на протекшую жизнь свою, он ви­дит, что она — непрерывная цепь согрешений, паде­ний, действий, прогневляющих Бога, и от искренности сердца признает себя величайшим грешником, достойным временных и вечных казней, вполне нуж­дающемся в Искупителе, имеющим в Нем единствен­ную надежду спасения. Образуется у него незаметным образом такое мнение о себе от делания заповедей. С достоверностью можно утверждать, что руковод­ствующийся в жительстве Евангелием не остановится принести полное удостоверение в том, что он не зна­ет за собою ни одного доброго дела [105] . Исполнение им заповедей он признает искажением и осквернением их, как говорит святой Петр Дамаскин (Добротолюбие, ч.3, книга 1, статья 1). Научи мя творити волю твою (Пс.142:10), вопиет он с плачем к Богу, ту волю, которую Ты заповедал мне творить, которую я усиливаюсь творить, но не могу: потому что падшее естество мое не понимает ее и не покоряется ей. Тщетными были и будут все мои усилия, если Ты не прострешь мне руку помощи. Дух Твой благий, только Он один, наставит мя на землю праву (Пс.142). «Благое не мо­жет быть ни веруемо, ни действуемо иначе, как толь­ко о Христе Иисусе и о Святом Духе» (О законе духовном, гл.2, Добротолюбие, ч.1), — сказал пре­подобный Марк Подвижник.

Ученик. Такое воззрение на себя не приведет ли к унынию или отчаянию?

Старец. Оно приведет к христианству. Для таких-то грешников и снизошел Господь на землю, как Он Сам объявил: Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние (Мф.9:13). Такие-то грешники могут от всей души при­нять и исповедать Искупителя.

Ученик. Положим, что деятельность по евангельс­ким заповедям приводит к познанию и сознанию сво­ей греховности, но как же достичь того, чтоб признать себя более грешным, нежели все человеки, между ко­торыми имеются ужасные преступники, злодеи?

Старец. Это — опять естественное последствие под­вига. Если пред взорами нашими находятся два пред­мета и один из них мы рассматриваем со всевозмож­ным вниманием и непрестанно, а на другой не обра­щаем никакого внимания, то о первом получаем ясное, подробное, определенное понятие, а по отношению ко второму остаемся при понятии самом поверхностном. У делателя евангельских заповедей взоры ума постоян­но устремлены на свою греховность; с исповеданием ее Богу и плачем он заботится об открытии в себе но­вых язв и пятен. Открывая их при помощи Божией, он стремится еще к новым открытиям, влекомый желани­ем Богоприятной чистоты. На согрешения ближних он не смотрит. Если по какому-либо случаю придется ему взглянуть на согрешение ближнего, то взгляд его быва­ет самым поверхностным и мимоходным, как обыкно­венно у людей, занятых чем-либо особенным. Из само­го жительства его вытекает естественно и логически признание себя грешником из грешников. Этого уст­роения требуют от нас святые отцы (преподобный Нил Сорский. Слово 5, Помысл гордостный). Без такого са­мовоззрения святые отцы признают самый молитвен­ный подвиг неправильным. Брат сказал преподобному Сисою Великому: «Вижу, что во мне пребывает непре­станная память Божия». Преподобный отвечал: «Это не велико, что мысль твоя при Боге: велико увидеть себя ниже всей твари» (Алфавитный Патерик). Основание молитвы — глубочайшее смирение. Молитва есть вопль и плач смирения. При недостатке смирения молитвенный подвиг делается удобопреклоненным к самообольщению и к бесовской прелести.

Ученик. Вопросом о том, каким образом при преус­пеянии в добродетелях можно преуспевать в смире­нии, я отклонил тебя от порядка в поведании.

Старец. Возвращаюсь к нему. В упомянутом поуче­нии преподобного аввы Дорофея приведено изречение некоторого святого старца, что «путь смирения — телесные труды в разуме». Это наставление очень важно для братии, занимающихся различными послушаниями монастырскими, из которых одни бывают тяжелы для тела, а другие сопряжены с подвигом душевным. Что значит трудиться в разуме? Значит — нести труд мона­стырский, как наказание за свою греховность, в надеж­де получения прощения от Бога. Что значит «трудить­ся безрассудно»? — Трудиться с плотским разгорячени­ем, с тщеславием, с хвастовством, с уничижением других братий, не могущих нести такого труда по не­мощи или неспособности, даже по лености. В послед­нем случае труд, как бы он ни был усилен, долговре­мен, полезен для обители в вещественном отношении, не только бесполезен для души, но и вреден, как на­полняющий ее самомнением, при котором нет места в душе ни для какой добродетели. Пример труда в разуме, возведшего делателя на высоту христианского совер­шенства низведением в глубину смирения, видим в под­виге блаженного Исидора Александрийского. Он был одним из сановников Александрии. Призванный мило­сердием Божиим к монашеской жизни, Исидор всту­пил в иноческое общежитие, бывшее невдалеке от Александрии, и предал себя в безусловное повиновение игумену обители, мужу, исполненному Святаго Духа. Игумен, усмотрев, что от высоты сана образовался в Исидоре нрав надменный и жесткий, вознамерился подействовать против душевного недуга возложением послушания трудного не столько для тела, сколько для больного сердца. Исидор, вступая в общежитие, объя­вил игумену, что он предает себя ему, как отдается же­лезо в руки ковача. Игумен велел ему встать и постоян­но стоять при вратах обители с тем, чтоб он каждому входящему и исходящему поклонялся в ноги и говорил: «Помолись о мне: я одержим бесом». Исидор оказал повиновение игумену как бы Ангел Богу. Пробыв семь лет в этом послушании и предузнав свою кончину из Божественного откровения, Исидор скончался радост­но. О состоянии души своей во время подвига он испо­ведал святому Иоанну Лествичнику так: «Вначале я по­мышлял, что продал себя для искупления грехов моих, и потому с величайшею горестью, принуждением себя, как бы с пролитием крови, я полагал поклоны. По про­шествии года сердце мое престало уже чувствовать пе­чаль, ожидая награды за терпение от Самого Бога. По прошествии еще одного года я, от сознания сердца, вме­нил себя недостойным и пребывания в обители, и ли­цезрения отцов, и беседы с ними, и встречи с ними, и причащения святых Таин: но, опустив глаза вниз, а об­раз мыслей еще ниже, уже искренно умолял о молитве входящих и исходящих» (Лествица, Слово 4, гл. 23,24). Вот телесный труд и послу­шание, проходимые в разуме! Вот плод их! Одна сми­ренная мысль передавала блаженного делателя другой, более глубокой, как бы воспитывая его, доколе он не вступил в обильнейшее, таинственное ощущение смире­ния. Этим святым ощущением отворено святому Исидо­ру небо, как одушевленному храму Божию. «Смирение делает человека селением Божиим», — сказал Великий Варсонофий (Ответ 210).

Преподобный авва Дорофей в начале своего поуче­ния о смирении полагает, как бы краеугольный камень в основание здания, следующее изречение одного из святых старцев: «Прежде всего нужно нам смиренномудрие, и мы должны быть готовы против каждого сло­ва, которое услышим, сказать прости: потому что сми­ренномудрием сокрушаются все стрелы врага и сопро­тивника» (Поучение 2). В отвержении оправдания, в обвинении себя и в прошении прощения при всех тех случаях, при которых в обыкновенной мирской жизни прибегают к оправданиям и умножают их, заключается великая та­инственная купля святого смирения. Ее держались и ее завещавают все святые отцы. Это делание странно при поверхностном взгляде на него, но самый опыт не замедлит доказать, что оно исполнено душевной пользы и истекает из Само-Истины, Христа. Господь наш отверг оправдания, не употребив их пред человеками, хотя и мог явить пред ними во всем величии Свою Божествен­ную правду, а фарисеям сказал: Вы есте оправдающе себе пред человеки, Бог же весть сердца ваша: яко еже есть в человецех высоко, мерзость есть пред Богом (Лк.16:15). Се отрок Мой, возве­щает о Господе пророк Ветхого Завета, Его же изволих: возлюбленный Мой, Нань же благоволи душа Моя: положу Дух Мой на Нем, и суд языком возвестит: не преречет, ни возопи­ет, ниже услышит кто на распутиих гласа Его (Мф.12:18,19; Ис.42:1,2). Христос пострада по нас, свидетельствует апостол Нового Завета о точном исполнении пророчества, нам оставль образ, да последуем стопам Его, Иже укоряемь противу не укоряше, стражда не прещаше: предаяше же Судящему праведно (1Пет.2:21,23). Итак, если мы, повинные в бесчисленных грехах, при­шли в монастырь, чтоб претерпеть распятие за грехи наши одесную Спасителя нашего, то признаем благовре­менно всякую скорбь, какая бы ни встретилась с нами, праведным воздаянием за грехи наши и справедли­вым наказанием за них. При таком настроении проше­ние прощения при всяком представившемся случае будет действием правильным, логичным. «Словооправда­ние не принадлежит к жительству христианскому», — сказал святой Исаак Сирский (Слово 89). Преподобный Пимен Великий говаривал: «Мы впадаем во многие искуше­ния, потому что не сохраняем чина, подобающего име­ни нашему. Не видим ли, что жена хананейская приня­ла данное ей название, и Спаситель утешил ее (Мф.15:27 и след.). Так­же Авигея сказала Давиду: во мне неправда моя (1Цар.25:24), и Давид, услышав это, возлюбил ее. Авигея есть образ души, а Давид — Бога: если душа обвинит себя пред Господом, Господь возлюбит ее». — Великого спросили: что значит высокое (Лк.16:15). Он отвечал: «Оправдания. Не оправдывай себя, и обретешь покой» (Алфавитный Патерик). Неоправдываю­щий себя руководствуется смиренномудрием, а оправ­дывающий — высокомудрием. Патриарх Александрий­ский Феофил посетил однажды Нитрийскую гору. Гора та была местопребыванием многочисленного иночес­кого общества, проводившего жительство безмолвни­ков. Авва горы был муж великой святости. Архиепис­коп спросил его: что, отец, по твоему мнению всего важнее на пути монашества? Авва отвечал: «Постоян­ное обвинение и осуждение самого себя». Архиепископ на это сказал: «Так! Нет иного пути, кроме этого» (Достопямятные сказания и Алфавитный Патерик).

Заключу мое убогое учение о смирении прекрасным учением преподобного Иоанна Пророка об этой добро­детели. «Смирение состоит в том, чтоб ни в каком слу­чае не почитать себя за нечто, во всем отсекать свою волю, повиноваться всем, без смущения переносить то, что постигнет нас отвне. Таково истинное смирение, в котором не находит места тщеславие. Смиренномудрый не должен выказывать свое смирение смиреннословием: но довольно для него говорить прости меня, или помо­лись о мне. Не должно также самому вызываться на ис­полнение низких дел. Это, как и первое (то есть сми­реннословие), ведет к тщеславию, препятствует преус­пеянию и более делает вреда, нежели пользы, но когда повелят что, не противоречить, а исполнить с послуша­нием, — это приводит в преуспеяние» (преподобные Варсонофия и Иоанна ответ 275).

Ученик. Неужели употребление смиренных слов, называемое смиреннословием, душевредно? Кажется, оно очень приличествует монаху и очень назидает мир­ских людей, которые приходят в умиление, слыша сми­реннословие монаха.

Старец. Господь сказал: Кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит (Мф.16:26). Зло никак не может быть причиною добра. Лицемерство и челове­коугодие не могут быть причиною назидания: они мо­гут понравиться миру, потому что они всегда нрави­лись ему; они могут вызвать похвалу мира, потому что они всегда вызывали ее; могут привлечь любовь и до­веренность мира, потому что они всегда привлекали их. Мир любит свое; им восхваляются те, в которых он слышит свой дух (см. Ин.15:18-20). Одобрение миром смиренно­словия уже служит осуждением ему. Господь заповедал совершать все добродетели втайне (см. Мф.16), а смиренносло­вие есть вынаружение смирения напоказ человекам. Оно — притворство, обман, во-первых, себя, потом — других: потому что утаение своих добродетелей состав­ляет одно из свойств смирения, а смиреннословием и смиреннообразием это-то утаение и уничтожается. «Находясь между братиею твоею, — говорит святой Иоанн Лествичник, — наблюдай за собою, чтоб тебе никак не выказаться в чем-нибудь праведнее их. В про­тивном случае сделаешь двойное зло: братий уязвишь твоим лицемерством и притворством, в себе же непре­менно произведешь высокомудрие. Будь тщалив в душе, никак не выказывая этого телесно, ни видимо, ни сло­вом, ни намеком» (Слово 4, гл.82,83). Сколько полезно укорять себя и обвинять в греховности пред Богом, в тайне душевной клети, столько вредно делать это пред людьми. В про­тивном случае мы будем возбуждать в себе обольстительное мнение, что мы смиренны, и преподавать о себе такое понятие слепотствующим мирянам. Некоторый инок сказывал мне, что он, в новоначалии своем старался упражняться в смиреннословии, полагая в нем, по неведению своему, что-то особенно важное. Однажды он смиреннословил, и так удачно, что слы­шавшие, вместо того, чтоб признать слова его ложью, а его смиренным — в чем и заключается всегда цель