Это на тонком мысленном пути — значительный недостаток, зна­чительное претыкание, значительное препятствие к развитию духовного преуспеяния. Для развития духов­ного преуспеяния нет ни конца, ни пределов. Ничтож­ное, незаметное упование на что-либо, вне Бога, мо­жет остановить ход преуспеяния, в котором и вождь, и ноги, и крылья — вера в Бога. «Христос для верующего — все», — сказал святой Марк (О законе духовном, гл. 4. Добротолюбие, ч. 1). Из употреблявших с особенным тщанием вещественные вспомогательные средства, достигли преуспеяния весьма редкие, а рас­строились и повредились весьма многие. При опытном наставнике употребление вещественных пособий мало опасно; но при руководстве книгами оно очень опасно по удобности впадения, по неведению и неблагоразу­мию, в прелесть и другие роды душевного и телесного расстройства. Так некоторые, увидев вредные послед­ствия безрассудного подвига и имея о молитве Иисусовой и сопутствующих ей обстоятельствах лишь поверх­ностное и сбивчивое понятие, приписали эти послед­ствия не неведению и безрассудству, но самой всесвя­той молитве Иисусовой. Может ли что быть печальнее, бедственнее этой хулы, этой прелести?

Святые отцы, научая сердечной молитве, не дали точного наставления, в которой части сердца она долж­на быть совершаема, — вероятно, по той причине, что в те времена не встречалось нужды в этом наставлении. Святой Никифор говорит как об известном предмете, что словесность находится в персях, и что когда возбу­дится словесность к участию в молитве, то вслед за нею возбудится к такому участию и сердце. Трудно знающим что-либо со всею подробностью и основательностью предвидеть и предупредить решением все вопросы, ко­торые могут возникнуть из совершенного неведения: в чем неведение видит темноту, в том для знания нет ни­чего неясного.

Определенное объяснение это­го предмета сделалось, таким образом, необходимос­тью. Сердце человеческое имеет вид продолговатого мешца, кверху расширяющегося, книзу суживающегося. Оно верхнею оконечностью, находящеюся сопротив левого сосца груди, прикреплено, а нижняя его часть, нисходящая к оконечности ребр, свободна; когда она придет в колебание, это колебание называется биени­ем сердца. Многие, не имея никакого понятия о устрой­стве сердца, признают свое сердце там, где чувствуют биение его. Приступая самочинно к упражнению сер­дечною молитвою, они устремляют дыхание, вводя его в сердце, к этой части сердца, приводят ее в плотское разгорячение, причем биение сердца очень усиливает­ся, призывают к себе и навязывают себе неправильное состояние и прелесть. Схимонах Василий и старец Па­исий Величковский повествуют, что из современников их многие повредились, злоупотребляя вещественным пособием [130] . И впоследствии примеры расстройства от такого действия встречались нередко; встречаются они и поныне, хотя расположение к упражнению молитвою Иисусовою умалилось до крайности. Нельзя им не встречаться: они должны быть непременным послед­ствием неведения, самочиния, самомнения, безвремен­ного и гордостного усердия, — наконец — совершенно­го оскудения опытных наставников. Схимонах Василий, ссылаясь на святого Феофилакта и других отцов, утвер­ждает, что три силы души, — словесная, сила ревности и сила желания — расположены так: в персях и в верх­ней части сердца присутствует словесная сила, или дух человека; в средней — сила ревности, в нижней — сила желания, или естественное вожделение. Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых частей и по свойству своему, приводит в движение эти части. Невежественному упот­реблению вещественного пособия последует сильней­шее разжжение плотского вожделения. Какое странное явление! По-видимому подвижник занимается молит­вою, а занятие порождает похотение, которое должно бы умерщвляться занятием, и неведение, злоупотребив­шее вещественным пособием, приписывает Иисусовой молитве то, что должно приписать злоупотреблению. Сердечная молитва происходит от соединения ума с ду­хом, разъединенных падением, соединяемых благода­тию искупления. В духе человеческом сосредоточены ощущения совести, смирения, кротости, любви к Богу и ближнему и других подобных свойств; нужно, чтобы при молитве действие этих свойств соединялось с дей­ствием ума. На это должно быть обращено все внима­ние делателя молитвы. Соединение совершается пер­стом Божиим, единым могущим исцелить язву падения; делатель же молитвы доказывает искренность произво­ления своего получить исцеление постоянным пребы­ванием в молитве, заключением ума в слова молитвы, деятельностью внешнею и внутреннею по заповедям Евангелия, соделывающею дух способным к соедине­нию с молящимся умом. При этом несколько способ­ствует художественное направление ума к словесности и к верхней части сердца. Вообще излишнее напряже­ние при употреблении этого вещественного пособия, как возбуждающее вещественную теплоту, вредно: теп­лота плоти и крови не должна иметь места в молитве. По душеспасительнейшему действию на нас молит­вы вообще, и памяти Божией или молитвы Иисусовой в особенности, как средства к пребыванию в непрестан­ном соединении с Богом и к постоянному отражению нападений врага, — занятие молитвою Иисусовою осо­бенно ненавистно диаволу. Упражняющиеся молением именем Господа Иисуса подвергаются особенным гоне­ниям диавола. «Весь подвиг и все тщание нашего супос­тата, — говорит преподобный Макарий Великий, — зак­лючается в том, чтоб мысль нашу отвратить от памято­вания Бога и от любви к Нему; для этого он употребля­ет прелести мира и отвлекает от истинного блага к мнимым, несущественным благам» (Слово 1, гл. 3. Слово 2, гл. 15).

«Лукавые бесы, — гово­рит преподобный Нил Синайский, — ночью стараются возмущать духовного делателя чрез самих себя, а днем чрез человеков, окружая его клеветами, напастями и злоключениями» (О молитве, гл. 139. Добротолюбие, ч. 4). Этот порядок в бесовской брани скоро усмотрится на опыте всяким делателем молитвы. Бесы искушают помыслами, мысленными мечтаниями, воспоминанием о нужнейших предметах, размышлени­ями, по-видимому духовными, возбуждением заботливо­сти, различных опасений и другими проявлениями не­верия (О молитве, гл. 9,10 и проч. Добротолюбие, ч. 4). При всех многообразных бесовских бранях ощущение смущения служит всегда верным признаком приближения падших духов, хотя бы производимое ими действие имело вид праведности (О молитве, гл. 91,100. Добротолюбие, ч. 4. Ксанфопулов, гл. 73. Добротолюбие, ч. 2). Подвижникам, уединенно и усиленно молящимся, бесы являются в виде страшилищ, в виде соблазнительных предметов, иног­да в виде светлых Ангелов, мучеников, преподобных и Самого Христа: угроз бесовских бояться не должно, а ко всем вообще явлениям должно быть весьма недовер­чивым. В таких случаях, которые, однако ж, бывают не­часты, первейшая обязанность наша прибегнуть к Богу, предаваясь всецело Его воле и прося Его помощи: на явления не обращать внимания и не входить в сноше­ние и собеседование с ними, признавая себя немощны­ми для сношения с духами враждебными, недостойны­ми сношения с духами святыми.

Особенным скорбям и гонениям подвергается ис­тинный, богоугодный подвижник молитвы от братии своей, человеков. И в этом, как мы сказали уже, глав­ные деятели — демоны: они употребляют в свое орудие как тех человеков, которые деятельность свою слили воедино с деятельностию бесовскою, так и тех, которые не понимают браней бесовских и потому удобно дела­ются орудиями бесов, — даже и тех, которые, понимая лукавство врага, недостаточно внимательны к себе и осторожны и потому допускают себя быть обманутыми. Разительнейший и ужаснейший пример того, какою страшною ненавистью к Богу, к Слову Божию, к Духу Божию, могут заразиться человеки, слившие настрое­ние своего духа с настроением демонов, видим в иудей­ских первосвященниках, старцах, книжниках и фарисе­ях, совершивших величайшее преступление между преступлениями человеческими — богоубийство. Святой Симеон Новый Богослов говорит, что, по внушению бесов, иноки, проводящие лицемерную жизнь, завидуют истинным подвижникам благочестия, употребляют все меры расстроить их или изгнать из обители (Гл. 13. Добротолюбие, ч. 1). Даже благонамеренные иноки, но проводящие жительство на­ружное и не имеющие понятия о жительстве духовном, соблазняются на духовных делателей, находят их по­ведение странным, осуждают и злословят их, делают им различные оскорбления и притеснения. Великий де­латель молитвы Иисусовой, блаженный старец Сера­фим Саровский много претерпел от невежества и плот­ского воззрения на монашество своих собратий, пото­му что те, которые читают Закон Божий телесно, пола­гают исполнять его одними внешними делами, без мыс­ленного подвига, не разумеюще, ни яже глаголют, ни о них­же утверждают [131] . «Проходя путь внутренней, умозри­тельной жизни, — наставляет и утешает Серафим, по­черпая наставление и утешение из своей духовной опытности, — не должно ослабевать, не должно остав­лять его потому, что люди, прилепившиеся к внешнос­ти и чувственности, поражают нас противностью сво­их мнений в самое сердечное чувство и всячески стара­ются отвлечь нас от прохождения внутреннего пути, поставляя нам на нем различные препятствия. Никакими противностями в прохождении этого пути колебать­ся не должно, утверждаясь в этом случае на слове Бо­жием: Страха их не убоимся, ниже смутимся, яко с нами Бог. Господа Бога нашего освятим в сердечной памяти Его Бо­жественного имени, и Той будет нам в страх» (Ис.8:12,13. Наставление 29). Когда преподобный Григорий Синаит — его в XIV веке про­мысл Божий употребил в орудие восстановления между иноками забытого ими умного делания — прибыл в Афонскую гору и начал сообщать богодарованное ему знание благочестивым, ревностным и разумным под­вижникам, но понимавшим богослужение лишь теле­сно, то они сначала очень воспротивились ему, такою странностью представляется учение о духовном подви­ге для неимеющих понятия ни о нем, ни о существова­нии его, для давших телесному подвигу значение, ему не принадлежащее. Еще большею странностью пред­ставляется умное делание для плотского и душевного разума, особливо когда он заражен самомнением и ядом ереси. Тогда ненависть духа человеческого, вступивше­го в общение с сатаною, к Духу Божию выражается с чудовищным неистовством. Чтоб объяснить это, и во­обще чтоб представить с очевидностью, как превратно плотский и душевный разум понимает все духовное, искажает его соответственно мраку падения, в котором находится, несмотря на свою земную ученость, — изло­жим здесь вкратце клеветы и злоречие на умное дела­ние латинского монаха Варлаама и некоторых западных писателей. Преосвященный Иннокентий в своей цер­ковной истории повествует, что Варлаам, калабрий­ский монах, в XV веке прибыл в Солунь, город восточ­ной Греческой империи. Здесь, чтоб действовать в пользу западной Церкви под покровом Православия, он отвергся латинства. Написав несколько сочинений в до­казательство правоты Восточной Церкви, заслужил этим похвалу и доверие императора Кантакузена; зная же, что греческое монашество служит главным подкреп­лением Церкви, он хотел ослабить его, даже сокрушить, чтоб поколебать всю Церковь. С этою целью он выка­зал желание проводить самую строгую иноческую жизнь и лукаво склонил одного афонского пустынника открыть ему художественное упражнение Иисусовою молитвою. Получив желаемое, поверхностно, бессмыс­ленно поняв открытое, Варлаам принял за единствен­ную сущность дела вещественное пособие, которое отцы, как мы видели, называют лишь некоторым посо­бием, а духовные видения за видения вещественные, зримые одними телесными очами. Он донес об этом императору, как о важном заблуждении. Созван был со­бор в Константинополе. Святой Григорий Палама, афонский инок и великий делатель умной молитвы, вступил в прение с Варлаамом, силою благодати Божи­ей победил его. Варлаам и хулы его преданы анафеме. Он возвратился в Калабрию и латинство, оставил во многих греках, поверхностных христианах, доверие к своему учению, принес его на Запад, где хулы и нелепые клеветы его приняты, как исповедание истины (Часть 2. Раскол Варлаамов). Исто­рик Флери, описывая действия Варлаама, подобно ему, сосредоточивает все делание умной молитвы в веще­ственном пособии, искажая его. Флери делает выписку о механизме из слова святого Симеона Нового Богосло­ва о трех образах молитвы, находящегося в Добротолю­бии, — утверждает, будто бы Симеон научает, сев в углу кельии, обратить глаза и всю мысль к средине чрева, то есть к пупу, удерживать дыхание, даже носом, и так далее. Трудно б было поверить, что умный и ученый Флери написал та­кую нелепость, если б она не читалась на страницах его истории (Том 6, книга 95, гл. 9). Бержье — другой весьма умный и ученый пи­сатель, говорит, что греческие иноки, созерцатели, от усилия к созерцанию, помешались в рассудке и впали в фанатизм (прелесть). Чтоб прийти в состояние востор­га, они упирали глаза в пуп, удерживая дыхание: тогда им представлялось, что они видят блестящий свет, и так да­лее [132] . Искажая образ моления умных делателей Восточ­ной Церкви и кощунствуя над ним, латиняне не оста­навливаются кощунством и над благодатными состоя­ниями, производимыми молитвою, не останавливают­ся хулить действие Святаго Духа. Предоставим суду Бо­жию клеветы и хулу еретиков; с чувством плача, а не осуждения отвратим внимание от произносимых ими нелепостей; послушаем, что говорит о видении света Христова наш блаженный делатель молитвы Иисусо­вой Серафим Саровский: «Чтоб приять и узреть в сердце