Доселе говорю лишь о действии, не называя, кто — действующий. Наименовать мне Его — страшно! Осмот­рите меня, братия! Разглядите совершающееся во мне! Вы скажите мне, что во мне совершается? Вы скажите мне, кто — совершающий? Чувствую, ощущаю в себе присутствие Странника. Откуда Он пришел, как во мне явился — не знаю. Явившись, Он пребывает невиди­мым, вполне непостижимым. Но Он присутствует, потому что действует во мне, потому что обладает мною, не уничтожая моей свободной воли, увлекая ее в Свою волю несказанною святостью Своей воли. Невидимою рукою взял Он ум мой, взял сердце, взял душу, взял тело мое. Едва они ощутили эту руку, как ожили! Явилось в них новое ощущение, новое движение, ощущение и движение духовные! Я не знал доселе этих ощущений и движений, даже не ведал, не предполагал существова­ния их. Они явились, и от явлений их скрылись или оковались ощущения и движения плотские и душевные; они явились, как жизнь, и исчезло, как смерть, прежнее состояние. От прикосновения руки ко всему сущест­ву моему ум, сердце и тело соединились между собою, составили нечто целое, единое; потом погрузились в Бога, — пребывают там, доколе их держит там невиди­мая, непостижимая, всемогущая рука. Какое ж чувство объемлет меня там? Объемлется все существо мое глубо­ким, таинственным молчанием, вне всякой мысли, вне всякого мечтания, вне всякого душевного движения, производимого кровью; субботствует и вместе действует все существо мое под управлением Святаго Духа. Управление это необъяснимо словом. Пребываю как упоенный, забы­ваю все, питаюсь неведомою, нетленною пищею, нахо­жусь вне всего чувственного, в области невещественно­го, в области, которая превыше не только вещества, пре­выше всякой мысли, всякого понятия: не чувствую само­го тела моего. Очи мои смотрят и не смотрят, — видят и не видят; уши слышат и не слышат; все члены мои упое­ны, — и я шатаюсь на ногах моих, держусь за что-нибудь руками, чтобы не упасть мне, или лежу, поверженный на одре, как бы в болезни безболезненной и в расслабле­нии, произошедшем от преизобилия силы. Чаша Господ­ня, чаша Духа упоявает державно (Пс.22:5). Так провожу дни, не­дели!.. И сокращается время!.. Молчание дивное, объемлющее ум, сердце, душу, устремившихся всею крепостью своею к Богу и потерявшихся, так сказать, в бесконечном движении к беспредельному, молчание это — вместе и беседа, но без слов, без всякого разнообразия, без мыс­лей, превыше мыслей: Странник, совершающий все это, имеет и глас и слово необычное, без слов и звука говорящие и слышимые таинственно. Ищу в Писании, где бы сказано было о таких действиях, чтоб познать чудного Странника, и невольно останавливаюсь пред словами Спасителя: Дух, идеже хощет, дышет, и глас Его слышиши, но не веси откуду приходит и камо идет, тако есть всякий человек, рожденный от Духа (Ин.3:8). Как же назвать са­мое действие? Оно примиряет, соединяет человека с самим собою, а потом с Богом: невозможно не узнать в этом действии веяния благодатного мира Божия, превы­шающаго всяк ум, соблюдающаго сердце и помышления во Хри­сте Иисусе (Флп.4:7), подаемого приходящим к человеку, обнов­ляющим человека Святым Духом. Точно! При этом действии ум и сердце соделываются евангельскими, соде­лываются Христовыми: человек зрит Евангелие начер­танным в себе: на скрижалях души, перстом Духа.

Божественный Странник отходит, скрывается так же незаметно, как незаметно приходит и является. Но Он оставляет во всем существе моем воню бессмертия, невещественную, как и Сам Он невеществен, воню ду­ховную, живительную, ощущаемую новым ощущением, которое Он насадил, или воскресил во мне. Оживляе­мый, питаемый этим благоуханием, пишу и сказую сло­во жизни братии моей. Когда же истощится это благо­ухание, когда раздастся в душе моей воня смертная стра­стей: тогда и слово мое — без жизни, заражено смрадом и тлением!.. Если кто, слыша из уст грешника слово ве­ликое о действиях Духа, колеблется неверием, смуща­ется мыслью, полагая, что возвещаемое действие есть действие прелести бесовской, тот да отвергнет помыш­ление хульное. Нет, нет! Не таково действие, не тако­вы свойства прелести! Скажи: свойственно ли диаво­лу, врагу, убийце человеков делаться врачом их? Свой­ственно ли диаволу соединять воедино рассеченные грехом части и силы человека, изводить их из порабо­щения греху на свободу, изводить из состояния проти­водействия, борьбы междоусобной в состояние священ­ного о Господе мира? Свойственно ли диаволу извлекать из глубокой пропасти неведения Бога и доставлять жи­вое, опытное богопознание, уже не нуждающееся ни в каких доказательствах извне? Свойственно ли диаволу проповедовать и подробно объяснять Искупителя, проповедовать и объяснять приближение к Искупителю покаянием? Свойственно ли диаволу восставлять в челове­ке падший образ, приводить в порядок расстроенное по­добие? Свойственно ли приносить вкушение нищеты духовной и вместе воскресения, обновления, соедине­ния с Богом? Свойственно ли диаволу возносить на вы­соту богословия, на которой человек бывает как ничто, без мысли, без желания, весь погруженный в чудное молчание? Это молчание есть иссякновение всех сил су­щества человеческого, устремившихся к Богу, и — так сказать — исчезающих пред бесконечным величием Бога (Иов.42:7). Иначе действует прелесть, и иначе Бог, беспре­дельный Владыка человеков, Который был и ныне есть их Создатель. Тот, Кто создал и воссозидает, не пребы­вает ли Создателем? Итак, услышь, возлюбленнейший брат, услышь, чем различается действие прелести от действия Божественного! Прелесть, когда приступает к человеку, мыслью ли, или мечтанием, или тонким мне­нием, или каким явлением, зримым чувственными оча­ми, или гласом из поднебесной, слышимым чувствен­ными ушами, — приступает всегда не как неограничен­ная властительница, но как обольстительница, ищущая в человеке согласия, от согласия его приемлющая власть над ним. Всегда действие ее, внутри ли оно или снаружи человека, есть действие извне; человек может отвергнуть его. Всегда встречается прелесть первона­чально некоторым сомнением сердца; не сомневаются о ней те, которыми она решительно возобладала. Никогда не соединяет прелесть рассеченного грехом чело-века, не останавливает движений крови, не наставляет подвижника на покаяние, не умаляет его пред ним са­мим; напротив того, возбуждает в нем мечтательность, приводит в движение кровь, приносит ему какое-то вкусное, ядовитое наслаждение, тонко льстит ему, вну­шает самомнение, устанавливает в душе идол я. Божетвенное действие — невещественно: не зрится, не слышится, не ожидается, невообразимо, необъяснимо ни­каким сравнением, заимствованным из сего века; при­ходит, действует таинственно. Сперва показывает человеку грех его, растит в очах человека грех его, непрес­танно держит страшный грех пред его очами, приводит душу в самоосуждение, являет ей падение наше, эту ужасную, темную, глубокую пропасть погибели, в кото­рую ниспал род наш согрешением нашего праотца; по­том мало-помалу дарует сугубое внимание и сокрушение сердца при молитве. Приготовив таким образом сосуд, внезапно, неожиданно, невещественно прикасается рассеченным частям, — и они соединяются воедино. Как прикоснулся? Не могу объяснить: я ничего не ви­дел, ничего не слышал, но вижу себя измененным, вне­запно ощутил себя таким от действия самовластного. Создатель подействовал при воссоздании, как действо­вал Он при создании. Скажи: слепленное из земли тело Адама, когда лежало, еще не оживленное душою, пред Создателем, могло ли иметь понятие о жизни, ощуще­ние ее? Когда внезапно оживилось душою, могло ли прежде размыслить, принять ли душу или отвергнуть ее? Созданный Адам внезапно ощутил себя живым, мыс­лящим, желающим! С такою же внезапностью соверша­ется и воссоздание. Создатель был и есть неограниченный Владыка, действует самовластно, вышеестествен­но, превыше всякой мысли, всякого постижения, бесконечно тонко, духовно вполне, невещественно.

Но ты еще колеблешься сомнением! Смотришь на меня и, видя пред собою толикого грешника, невольно вопрошаешь: неужели в этом грешнике, в котором дей­ствие страстей так явно и сильно, — неужели в нем дей­ствует Дух Святый? Справедливый вопрос! И меня он приводит в недо­умение, ужас! Увлекаюсь, согрешаю; прелюбодействую со грехом, изменяю Богу моему, продаю Его за мерзост­ную цену греха. И, несмотря на мое постоянное преда­тельство, на мое поведение изменническое, вероломное, — Он пребывает неизменен. Незлобивый, Он ожи­дает долготерпеливо моего покаяния, всеми средствами привлекает меня к покаянию, к исправлению. Ты слы­шал, что говорит во Евангелии Сын Божий? Не требу­ют, говорит Он, здравии врача, но болящии. Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние (Мф.9:12). Так гово­рил Спаситель; так и действовал. Возлежал Он с мыта­рями, грешниками, вводил их чрез обращение к вере и добродетели в духовное родство с Авраамом и прочими праведниками. Тебя удивляет, поражает бесконечная благость Сына Божия? Знай, что столько же благ и все­святой Дух, — столько же жаждет спасения человеческо­го, столько же кроток, незлобив, долготерпелив, много­милостив Дух — едино из трех равночестных Лиц все­святой Троицы, составляющих Собою, неслитно и не­раздельно, единое Божественное существо, имеющих единое естество.

И грех-то привлекает Святаго Духа к человеку! При­влекает Его грех, не осуществляемый совершением, но зримый в себе, признаваемый, оплакиваемый! Чем более человек вглядывается в грех свой, чем более вдается в плач о себе: тем он приятнее, доступнее для Духа Свя­таго, Который, как врач, приступает только к сознаю­щим себя больными, напротив того, отвращается от бо­гатящихся суетным своим самомнением (Лк.1:53). Гляди и вгля­дывайся в грех твой! Не своди с него взоров! Отверг­нись себя, не имей душу свою честну себе! (Деян.20:24) Весь вдайся в зрение греха твоего, в плач о нем! Тогда, в свое время, узришь воссоздание твое непостижимым, тем более необъяснимым действием Святаго Духа. Он придет к тебе, когда ты не чаешь Его, — воздействует в тебе, ког­да ты признаешь себя вполне недостойным Его!

Но если в тебе кроется ожидание благодати, — осте­регись: ты в опасном положении! Такое ожидание сви­детельствует о скрытном удостоении себя, а удостоение свидетельствует о таящемся самомнении, в котором гордость. За гордостью удобно последует, к ней удобно прилепляется прелесть. Прелесть есть уклонение от Истины и содействующего Истине Святаго Духа, укло­нение ко лжи и содействующим лжи духам отвержен­ным. Прелесть существует уже в самомнении, существу­ет в удостоении себя, в самом ожидании благодати. Это ее первоначальные виды; так почка, цвет, зародыш — первоначальные виды зрелого плода. От ложных поня­тий являются ложные ощущения. Из ложных понятий и ощущений составляется самообольщение. К действию самообольщения присоединяется обольстительное дей­ствие демонов. Демоны первенствуют и начальствуют в области лжи: произвольно подчинившийся демонам поступает под насильственное влияние их. Как омрачен­ный и обольщенный ложью, признанною им за истину, он лишается самовластия, не примечая того. Такое со­стояние — состояние прелести. В него входим, в него низвергаемся за гордость нашу и самолюбие. Любяй душу свою, погубит ю: а ненавидяй души своея в мире сем, в живот вечный сохранит ю (Ин.12:25). Аминь.

ТАИНСТВЕННОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ 99 ПСАЛМА

Воскликните Богови вся земля (Пс.99:1). Землею здесь назван человек. Это название дано человеку Самим Творцом его, Богом. Бог сказал Адаму: земля еси (Быт.3:19). Хотя я оду­шевлен, но — земля: одушевлен я душою мертвою. Мер­твая душа во время земной жизни погребена в земле, то есть, заключена в страстном теле, как в темнице, как в оковах, и порабощена ему; по разлучении с телом она нисходит в недра земли. Для спасения — необходимо оживление.

Чтобы земле ожить и воскликнуть Богови, нужно предварительное уничтожение в ней разобщения, про­изведенного в ней падением, нужно соединение ее с собою и в себе. Воскликнуть Богови может только вся зем­ля: только все цельное, воссоединенное с самим собою и в себе существо человека, руководимое умом, нерас­хищаемым и неколеблемым в молитве чуждыми помыс­лами, может устремиться всеми силами своими к Богу; только все кости могут обратиться с живым словом ис­тинной молитвы к Богу; всеми костями названы в Писа­нии все составные части человека, собранные и воссоз­данные Господом, соединенные воедино между собою, соединенные воедино с Господом (Пс.34:10). Тогда поймет чело­век из внутреннего опыта, совершившегося в душе его, что он ожил духовно, что дотоле был в плену, в оковах, в смерти. Из этого блаженного опыта преподобный Ефрем сказал: «Умножилась на мне, Господи, благодать Твоя, утолила глад мой и жажду мою, просветила мой омраченный ум, собрала скитавшиеся помыслы мои, напол­нила мое сердце. Теперь поклоняюсь, припадаю, мо­люсь и умоляю Тебя, исповедуя мою немощь: ради человеколюбия Твоего, ослабь во мне волны благодати Тво­ей и сохрани ее для меня, чтоб опять дать мне ее в страшный день (второго пришествия Твоего или в день смерти моей). Не прогневайся на меня, Челове­колюбец! Не терплю быть без нее и потому, отвергши всякое сомнение, обращаюсь к Тебе с молитвою. Пре­выше меры умножилась во мне благодать Твоя, и язык мой изнемог, не имея средства выразить ее; ум мой пришел в недоумение, не вынося множества волн ее. Образ и сияние благословенного Отца! Укроти во мне ныне волны ее, потому что она сожигает члены мои и сердце; укроти здесь, чтоб там опять дать ее. Спаси меня, Владыко, и соделай достойным царства Твоего. Не помяни беззаконий моих, ниже прогневайся на дер­зновение молитвы моей. Даруй мне просимое мною и вселись в меня, как в обитель (Ин.14:23), с благословенным От­цом Твоим в день явления Твоего (Ин.14:21). Христе! Даруй мне молитву мою, потому что Ты един — податель жизни. Скрой беззакония мои от друзей моих! Прими эти сле­зы мои! Да предстанет пред Тобою плач мой!» [136] Эта речь — речь упоенного духовно милостью Божией: она — воскликновение.

Работайте Господеви в веселии, и внидите пред Ним в радости (Пс.99:2). Доколе молитва расхищается чуждыми по­мыслами, дотоле подвиг молитвы совершается с трудом, с скорбью, с понуждением и насилием себя; дотоле мо­лящийся не допускается пред лице Божие. Когда же мо­литва начнет произноситься из всего существа, тогда подвиг ее преисполняется духовным наслаждением. Этим наслаждением влечется подвижник к подвигу, обо­дряется, укрепляется, удерживается в подвиге: подвиг молитвы соделывается главнейшим, непрестанным, единственным подвигом подвижника. В несказанной радости делатели непрестанной молитвы входят духом пред невидимое лице Божие и предстоят лицу Божию. Предстоят они Этому Лицу: потому что чуждые помыслы и мечтания, составлявшие непроницаемую завесу, отъяты. Нет никакого препятствия к зрению! Но Бог, необъяснимо зримый чистотою сердца, пребывает невидимым: Бога никтоже виде нигдеже (Ин.1:18. Сличи Мф.5:8) по причине бесконечной тонкости, духовности существа Его. Совер­шенство существа Божия служит причиною неприступ­ности [137] Его не только к видению тварями, но и к по­стижению: оно — мрак под ногами Его; оно — тьма, поло­женная в покров, которым закрыт Бог. Приклони небеса и сниде Бог, и взыде на Херувимы и лете: лете на крылу ветреню (Пс.17:10-12). Преклонением небес и сошествием с них назва­но здесь умаление Богом величия Его, приспособле­ние Его к свойствам тварей, по всемогуществу Его и неизреченной благости. Он как бы умаляется, нисхо­дит с высоты совершенства Своего, чтоб соделать ощу­тительным всесвятое действие Свое Херувимам и тем человекам, которые оказываются, подобно Херувимам, способными к богоношению. Действие Духа Божия упо­доблено движению ветра или движению на крыльях вет­ра, чтоб показать, что это действие невещественно, вполне духовно.

Радость и веселие свойственны душе, ощутившей оживление, ощутившей избавление из плена, в котором держали ее грех и падшие духи, ощутившей осенение Божественной благодати, ощутившей, что действием этой благодати она представлена лицу Божию, возведе­на в непорочное и блаженное служение Богу. Радость и веселие так сильны, что Святый Дух приглашает ощу­тившего их к воскликновению. Как не воскликнуть от ра­дости освободившемуся, ожившему, окрылатевшему, воз­несшемуся с земли на небо? Воскликновение принадле­жит духу человеческому. Оно сильно, но духовно: плоть и кровь не имеют и не могут иметь в нем участия. Само­вольное действие их устраняется: они поступают в подчинение действующей благодати Божией, служат ору­диями в истинном подвиге и уже не увлекают человека в неправильные состояния и действия.

Уведите, яко Господь той есть Бог наш: той сотвори нас, а не мы: мы же людие Его, и овцы пажити Его (Пс.99:3). Мо­лящийся молитвою нечистою имеет понятие о Боге мертвое, как о Боге неведомом и невидимом. Когда же, освободившись от расхищения и пленения помысла­ми, он допустится пред невидимое лице Божие, тогда познает Бога познанием живым, опытным. Он познает Бога как Бога [138] . Тогда человек, обратив взоры ума на себя, видит себя созданием, а не существом самобыт­ным, каким обманчиво представляются люди самим себе, находясь в омрачении и самообольщении; тогда уставляет он себя в то отношение к Богу, в каком долж­но быть создание Его, сознавая себя обязанным благо­говейно покоряться воле Божией и всеусердно испол­нять ее. Пажить Бога — воля Его, открытая для овец Его в Священном Писании и являемая в непостижимых судьбах Его.

Внидите во врата Его во исповедании, во дворы Его в пе­ниих: исповедайтеся Ему, хвалите имя Его (Пс.99:4). Средство к получению доступа пред лице Божие — смирение. Сми­рение — врата Божии, врата во дворы Божии, в неру­котворенный чертог и храм Божий, в храм сердечный, в котором водворен Бог при посредстве таинства кре­щения. Врата Божии принадлежат единственно Богу. Они — врата Его; они отворяются исключительно пер­стом Божиим. Пред отверзением их даруется исповеда­ние, исповедание сердечное, исповедание от всея души. Исповедание есть действие смирения. Исповедание есть выражение человеком сознания его пред Богом. Сознание это является при отверзении очей наших на нас самих от прикосновения благодати к очам души, причем ум отрясает слепоту, доселе омрачавшую его и лишавшую правильного, богоугодного самовоззрения. Мы исповедуем, — исповедуем от полноты убеждения, от такой полноты убеждения, с какою произносится и исповедуется Символ веры, — что мы существа падшие, обремененные и тою греховностью, которая принадле­жит всему человеческому роду, и тою, которая принад­лежит каждому из нас в частности. Мы воздаем славу правосудию Божию, извергшему преступный род наш из рая на землю, обрекшему все человечество на труд и злострадания, карающему каждого человека частными казнями за частные его согрешения. Вслед за исповеда­нием является непарительная молитва. Она — дар Бо­жий. Десницею этого дара восприемлется молящийся из среды окружавшего и пленявшего развлечения, представляется, вне всякого развлечения, лицу Божию в нерукотворенном Божием храме. Из совершенного смирения и из совершенной покорности воле Божией рождается чистейшая, святая молитва. Не может она родиться иначе и из иных деланий: так винограду свойственно родиться на одной лозе, не на каком ином древе. Молитва эта названа пением, потому что молит­ва духа есть святая, таинственная песнь, которою вос­певается Бог. Великий Павел сказал: исполняйтеся Духом, глаголюще себе во псалмех и пениих, и песнех духовных, воспева­юще и поюще в сердцах ваших Господеви (Еф.5:18,19). «Просвети мои очи мысленныя, отверзи моя уста поучатися словесем Твоим, и разумети заповеди Твоя, и творити волю Твою, и пети Тя во исповедании сердечнем, и воспева­ти всесвятое имя Твое!» (Утренняя молитва по 12 Господи помилуй)

Яко благ Господь, в век милость Его, и даже до рода и рода истина Его (Пс.99:5). По познании и исповедании правосудия Божия, по оправдании судеб Божиих (Пс.18:10. Судьбы Господни истинны, оправданны вкупе) подвижник мо­литвы вступает в познание бесконечной благости Божи­ей, неразлучной с правосудием Его. В союзе благости Бога с правосудием Его является всесвятая истина Его: милость и истина сретостеся, правда и мир облобызаста­ся (Пс.84:10). В молитву молящегося молитвою чистою пролива­ется из ощущения благости Божией духовная сладость, погружающая дух человеческий в бездну смирения, вме­сте возносящая его от земли на небо. Такой молитвен­ник есть и уединенный безмолвник. Безмолвник этот пребывает непрестанно при Боге по действию в нем Бога, вне мира, вне помышлений о преходящем, вне сочувствия к преходящему. Сердце, ожив ощущением своим для Бога и для всего, что принадлежит Богу, уми­рает для мира, умирает для всего, что враждебно Богу и что чуждо Бога. В смерти этой — жизнь, и в погибели этой — спасение. Аминь.