БЕСЕДА ТРЕТЬЯ

о святых Маккавеях.

Имея в виду с одной стороны похвалу, подобающую мученикам за дела их, а с другой – взирая на тесную толпу собравшихся, я недоумеваю. Поэтому, если угодно, в настоящее время отложим наставление, и постараемся подражать твердости мучеников. Итак, первый пусть предстанет перед нами старец Елеазар, начало подвигов, основание мученичества, вступление в борьбу, предводитель мужества, предтеча терпения, юная старость, первомученик ветхого завета, подобие верховного из апостолов Петра. Утомился враг, употребляя ласки и мучения, но не перестал мучимый произносить свою речь; стоял старец, дрожащий от старости, и сидел тиран, дышащий угрозой и убийством; но дрожащий отошел торжествующим, а надмевающийся отошел побежденным; стояла дряхлость, подвергаемая мучениям, и производила суд юность, гордо свирепствовавшая, но победа осталась на стороне дряхлости. О, новый род победы! Все воинство метавших стрелы обратил в бегство один старец, подвергавшийся ударам. Дивные подвиги старца не попускают мне перейти к мужеству юношей; однако нам нужно обратиться и к ним, показавшим силу свою над тираном; и они одержали над ним славную победу, потому что не подобало юности оказаться менее бесстрашной, чем старости. Итак, один за другим были увенчаны семь доблестных юношей, дети одной утробы, вышедшие на одно сражение. Впрочем, если угодно, я не стану говорить о них (вам), ревностные почитатели твердых мучеников. Затем, как я сказал, были увенчаны семь доблестных юношей, дети одной утробы, вышедшие на одно сражение, украшенные братством по рождению и одинаковыми нравами, предавая себя один после другого на подвиги. Теперь мне нужно повторить перед вами, великодушные слушатели, это евангельское изречение: "блаженно чрево, носившее" вас, "и сосцы", вас "питавшие" (Лк.11:27). Упомянув о сосцах и чреве, я перейду теперь к матери этих доблестных подвижников, которая в одном своем теле неоднократно умирала или – лучше – была неодновратно убиваема, и ни разу не предалась сетованию, – к неуязвимой и вместе много уязвленной.

Что же? Смутилась ли она от незрелости его возраста, стала ли скорбеть при виде отнимаемого остатка ее природы? Напротив, она сама влекла дитя на смерть, если не руками, то советами. Не расторгай, сын мой, говорила она, числа венцов; будь общником братьев, как в рождении, так и в подвигах; подражай сродству природы сродством в делах; покажи себя и в борьбе братом убитых; седьмым сыном родился ты у меня по природе, седьмым мучеником будь у меня по воле; не допусти, сын мой, чтобы я называлась матерью семи сыновей, но шести мучеников. Где теперь те, которые не хотят делать приношения Богу даже из своего имущества? Ныне мать привела к Господу семерых юных сыновей – и не смутилась, жертвуя своей утробой; а у нас многие иногда жалеют принести и несколько мелких монет. Будем же приносить в жертву Богу и души, и имущества, и тела, во всем прославляя Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Еще о маккавеях[1].

Оттиски царских изображений можно находить не только блещущими на золоте, серебре и драгоценных предметах, но тот же самый образ можно видеть начертанным и на меди. И различие материалов не отнимает у изображения его достоинства: изображения, сделанные из драгоценных материалов, нисколько не теряют своей чести от того, что те же самые изображения воспроизводятся на материалах низшего качества, потому что всем им дает одинаковое достоинство царский образ, который, нисколько не унижая себя родом материалов, делает более почетным тот, который его принимает.

[1] Из соч. св. Иоанна Дамаскина "Об иконах". Этого отрывка нет ни в одной из трех бесед, быть может, потому, что которая-нибудь из них, всего вероятнее третья, дошла до нас не в целом виде.

ПОХВАЛЬНАЯ БЕСЕДА

о святых мученицах Вернике и Просдоке девах и о матери их Домнине[1].

1. Не прошло еще и двадцати дней, как мы совершали память креста, и вот уже совершаем память мучениц. Видишь ли, как скоро явился плод смерти Христовой? Ради той Овцы потерпели заклание эти юницы, ради того Агнца эти жертвы, ради той Жертвы эти приношения. Не прошло еще двадцати дней, и уже древо креста произрастило прекрасные отрасли мучеников; таковы действия Христовой смерти. Итак, смотри доказательство сказанного тогда, оправдавшееся сегодня самыми делами. Тогда я говорил: "Он сокрушил врата медные и вереи железные сломил" (Пс.106:16); сегодня это открылось на самом деле. Если бы Он не сокрушил врат медных, то жены не дерзнули бы войти так легко, при заключенных вратах; если бы Он не сломил железной вереи, то девы не смогли бы снять ее; если бы Он не сделал темницу непригодной, то мученицы не вошли бы с таким бесстрашием. Благословен Бог, – жена смело восстает на смерть, – жена, введшая смерть в нашу жизнь, (жена) – древнее орудие диавола, это (орудие) низложило силу диавола; сосуд немощный и удобосокрушимый стал оружием непобедимым; жены смело восстают на смерть: кто не изумился бы? Да посрамятся язычники, да постыдятся иудеи, неверующие воскресению Христову. Для чего, скажи мне, ищешь ты большего знамения этого воскресения, когда видишь совершившейся такую перемену в делах? Жены смело восстают на смерть, на то, что прежде и для святых мужей было страшно и ужасно.

Узнай же прежний страх пред ней, чтобы, видя нынешнее презрение к ней, дивился ты виновнику этой перемены – Богу; узнай прежнюю ее силу, чтобы, убедившись в настоящем ее бессилии, ты благодарил Христа, Который сделал ее совершенно бессильной. Прежде, возлюбленный, не было ничего сильнее смерти и ничего слабее нас, а теперь нет ничего слабее ее и ничего сильнее нас. Видишь ли, какая превосходная произошла перемена, как Бог сделал сильное слабым, а слабое сильным, явив нам в том и другом свое могущество? Но чтобы сказанное не было только одним выражением личного мнения, я приведу и доказательство. И во-первых, если угодно, мы покажем, как прежде боялись смерти не только грешники, но и святые люди, имевшие великое дерзновение пред Богом, отличавшиеся доблестными делами и достигшие всякой добродетели. Впрочем я показываю это не для того, чтобы осуждать нам святых, но чтобы подивиться силе Божией. Итак, откуда видно, что лик смерти прежде был страшен и все ужасались ее и трепетали? Из примера первого патриарха. Авраам, патриарх, праведник, друг Божий, оставивший отечество, и дом, и родных, и друзей, и презревший все настоящее ради повеления Божия, так боялся и страшился смерти, что, намереваясь войти в Египет, сказал жене своей следующее: "я знаю, что ты женщина, прекрасная видом; и когда Египтяне увидят тебя, убьют меня, а тебя оставят[2]" Что же? "Скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя, и дабы жива была душа моя чрез тебя" (Быт.12:11-13).

Но прежде необходимо доказать, что он боялся смерти, и тогда избавить его от нареканий. Посмотрим же, какое страшное и невыносимое дело испытал он, – потому что видеть свою жену посрамляемой и смотреть, как с ней совершают прелюбодеяние, это невыносимее и тысяч смертей. Но что я говорю: как с ней совершают прелюбодеяние? Даже, если муж имеет в душе простую мысль подозрительную касательно ее, и тогда для него вся жизнь становится не в жизнь. Страсть ревности составляет для него огонь и пламень неукротимый, которого мучительную и непреодолимую силу выражая, некто сказал: "ревность - ярость мужа, и не пощадит он в день мщения, не примет никакого выкупа и не удовольствуется, сколько бы ты ни умножал даров" (Прит.6:34-35); и еще в другом месте: "люта, как преисподняя, ревность" (Песн.8:6). Как невозможно, говорит он, склонить ад деньгами, так и ревнивого успокоить и примирить. Многие часто отдали бы душу свою, чтобы найти прелюбодея, и охотно стали бы пить самую кровь человека, оскорбившего жену, и решились бы сделать и потерпеть все для этого; а праведник однако перенес эту невыносимую, мучительную и непреодолимую страсть с величайшим терпением и пренебрег оскорблением жены своей по страху смерти и кончины.

2. Итак, отсюда видно, что он боялся смерти; теперь же время избавить его от нареканий и обвинения за это, сказав наперед самое обвинение. Какое же это обвинение? Ему, говорят, должно было лучше умереть, нежели пренебречь оскорблением жены; за это и обвиняют его некоторые, что он решился лучше спасти свою жизнь, нежели целомудрие жены. Что говоришь ты? Ему должно было лучше умереть, нежели пренебречь оскорблением жены? Но какая была бы польза? Если бы он умирая мог исхитить этим жену от оскорбления, то вы говорите это прекрасно; но если умерши он не приносил никакой пользы жене для спасения от оскорбления, то для чего ему тщетно и напрасно жертвовать своей жизнью? А дабы тебе убедиться, что он и умерши не мог бы исхитить ее от прелюбодеяния, послушай, что говорит он: "когда Египтяне увидят тебя, тебя оставят, а меня убьют" (Быт.12:12). Таким образом имели произойти два преступления, прелюбодеяние и убийство; делом не малого благоразумия было из этих двух предотвратить по крайней мере одно. Если бы он (опять скажу то же), предав душу свою, спас жену от оскорбления, и египтяне, убив праведника, не коснулись бы Сарры, то ты обвиняешь справедливо; но если и по смерти его жена одинаково имела подвергнуться оскорблению, то для чего ты осуждаешь праведника за то, что когда имели случиться два преступления, прелюбодеяние и убийство, он своей мудростью предотвратил одно из

них, т. е. человекоубийство? За это, напротив, должно было хвалить его, что именно он сохранил руку прелюбодея чистой от крови. Ты не можешь сказать, что она самыми словами "я сестра его" увлекала египтянина к оскорблению, потому что, если бы она и сказала "я жена его", и в таком случае он не отстал бы. Это объяснил и сам Авраам, сказав: "когда увидят тебя, меня убьют , а тебя оставят". Так, если бы она сказала, что она была женою его, то совершилось бы и прелюбодеяние и убийство; но когда она сказала, что сестра, то убийство предотвращалось. Видишь, как из двух имевших совершиться преступлений, он своей мудростью устранил одно?