5. Таков обычай святых: если они сделают что-нибудь худое, то торжественно это показывают, каждый день стонут и делают открытым для всех; если же – что-нибудь благородное и великое, то скрывают это и предают забвению. Так и этот святой (Павел) грехи свои, когда никто не насиловал, часто вспоминал и торжественно показывал, то говоря: "Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый" (1Тим.1:15), то, говоря: "благодарю давшего мне силу, Христа Иисуса, Господа нашего, что Он признал меня верным, определив на служение, меня, который прежде был хулитель и гонитель и обидчик, но помилован потому, что так поступал по неведению, в неверии" (1Тим.1:12,13); и еще: "после всех явился и мне, как некоему извергу. Ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом, потому что гнал церковь Божию" (1Кор.15:7,8); и еще: "мне, наименьшему из всех святых, дана благодать сия" (Еф.3:8). Видишь ли, как он называет себя самым последним не только из апостолов, но и вообще из всех верующих, говоря: "мне, наименьшему из всех святых, дана благодать сия"? Так он называет себя недостойным даже спасения, которое получил, потому что, сказав: "Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый", он, послушай, какую приводит причину на это: "верно и всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый. Но для того я и помилован, чтобы Иисус Христос во мне первом показал все долготерпение, в пример тем, которые будут веровать в Него к жизни вечной" (1Тим.1:15,16). Смысл этих слов следующий: не за достойную перемену жизни я избран – не думай этого – но для того, чтобы никто из живших во зле, или враждовавших против Христа, не отчаивался, видя спасенным последнего из всех, – того, в сравнении с которым никто не был так враждебен Христу. Христос сказал о нем: "иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми" (Деян.9:15); а он, нисколько не надмеваясь такими похвалами, после такого ободрения, продолжает уничижать сам себя, называя сам себя первым из грешников и изъясняя, что он помилован для того, чтобы никто из преданных крайнему злу не отчаивался в своем спасении, глядя на него и оказанное ему человеколюбие.

6. Итак, грехи, без всякой необходимости, он каждодневно торжественно показывает во всех своих посланиях, клеймя и делая их очевидными не только тогдашним людям, но и всем, имевшим быть, после; а похвалы свои излагать и тогда, когда видит необходимость, медлить и уклоняется. Это видно как из того, что он многократно называет это дело безумием, так и из всего времени, в продолжение которого он умалчивал о своем дивном и божественном откровении, потому что не тогда, и не за два, и не за три, и не за десять пред тем лет, но гораздо прежде он был зрителем его. Для того он обозначает и самое время, выражаясь так: "знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба" (2Кор.12:2), чтобы ты знал, что он не сказал бы об этом вслух и тогда, если бы не видел настоятельной необходимости. Если бы он хотел выставлять свои достоинства, то сказал бы об этом откровении тотчас же, когда видел, или в первый, во второй, или в третий год; между тем он четырнадцать лет был тверд и молчал, и никому не высказал, но коринфянам только, и притом когда? Тогда, когда увидел, что народились лжеапостолы, – показывая этим, что он не сказал бы и тогда вслух, если бы не видел такого растления, происшедшего в учениках. Не так поступаем мы, а совершенно напротив: грехов своих мы не помним и один день, и когда слышим других напоминающими о них, то раздражаемся, досадуем, считаем это заносчивостью и осыпаем их бесчисленными поношениями; если же сделаем какое-нибудь малое добро, то часто говорим о нем, и напоминающим об нем изъявляем благодарность и считаем их друзьями, хотя Христос постановил напротив – добрые дела забывать, а грехи помнить. Это изъяснил Он нам как увещанием, которое Он преподал ученикам в словах: "когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие" (Лк.17:10), так и притчею о фарисее, которому Он предпочел мытаря. Как этого оправдало воспоминание о грехах, так того погубило воспоминание о правых делах. И иудеям Бог преподал такое же увещание, сказав так: "Я Сам изглаживаю преступления твои ради Себя Самого и грехов твоих не помяну: припомни Мне" (Ис.25,26).

7. Таков был обычай апостолов, таков пророков и всех вообще праведников. Так Давид постоянно вспоминал о грехе своем, а о правых делах никогда, разве только когда был вынужден.

Когда братья стали смеяться над словами его, – потому что они не видели внутри его помазывающего Бога и души его благородной, достигавшей до небес и исполненной великого любомудрия, – тогда, оставив их, он отошел к другим. Когда же он был приведен к царю и нашел его помертвевшим от страха, то сначала восстановляет его дух и говорит: "пусть никто не падает духом из-за него; раб твой пойдет и сразится с этим Филистимлянином" (1Цар.17:32). Так как тот не верил и говорил: "не можешь ты идти против этого Филистимлянина, чтобы сразиться с ним, ибо ты еще юноша, а он воин от юности своей" (1Цар.17:33), то по необходимости, Давид, наконец, вынуждается высказать себя похвалы. А что он не желал этого, он доказал прежним поведением своим, не сказав ничего о своих правых делах ни братьям, ни воинам, ни даже самому царю, пока не увидел его недоверяющим, спорящим и препятствующим идти против врага. Да и что оставалось ему делать? Замолчать ли похвалы? Но тогда царь не позволил бы выйти и освободить от обдержащей опасности. Поэтому он, молчавший, когда следовало, увидев обстоятельства, заставлявшая его сказать, уже не молчит, но говорит ему: "раб твой пас овец у отца своего, и когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним и нападал на него и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы и поражал его и умерщвлял его; и льва и медведя убивал раб твой, и с этим Филистимлянином необрезанным будет то же, что с ними, потому что так поносит воинство Бога живаго. Не пойти ли мне и поразить его, чтобы снять поношение с Израиля? Ибо кто этот необрезанный?" (1Цар. 17:34-36). Видишь ли, как он объяснил, почему сказал он о своих правых делах? Тогда, только тогда уверившийся царь, наконец, повелел ему выйти. И вышел он, и сразился, и победил. Но если бы он не высказал похвал, то царь не доверил бы ему этого единоборства; не доверив, не позволил бы ему выйти на борьбу; не дозволив этого, воспрепятствовал бы этому правому делу; а если бы положено было препятствие этому делу, то и Бог не прославился бы тогда, и город не избавился бы от окружавших опасностей. Итак, чтобы не случилось столько неуместного и не было препятствий столь великому домостроительству, Давид принужден был сказать о своих подвигах. Как молчать святые знают, когда нет никакой действительной нужды, так и говорит умеют, когда видят настоятельную необходимость.

8. И не на нем только, но и на Самуиле можно видеть то же самое. Он, управляя столько лет народом иудейским так, как желал Бог, никогда не высказывал о себе вслух ничего великого, хотя и мог, если бы хотел, сказать многое, как-то: о своем воспитании с самого первого возраста, о пребывании во храме, о своем даре пророчества с детства, о последующих войнах, о победах, которые он одержал, не оружием защищаясь, но воюя с Божия благословения, – в прежние времена не говорил ничего такого. Когда же он намеревался отказаться от управления и вручить власть другому, тогда, наконец, вынужден был высказать похвалы себе и притом слабо. Созвав весь народ, в присутствии и Саула, он сказал так: "и сказал Самуил всему Израилю: вот, я послушался голоса вашего во всем, что вы говорили мне, и поставил над вами царя, и вот, царь ходит пред вами; а я состарился и поседел; и сыновья мои с вами; я же ходил пред вами от юности моей и до сего дня; вот я; свидетельствуйте на меня пред Господом и пред помазанником Его, у кого взял я вола, у кого взял осла, кого обидел и кого притеснил, у кого взял дар и закрыл в деле его глаза мои, – и я возвращу вам" (1Цар.12:1-3). А какая, скажешь, была необходимость – говорить это? Многая и великая. Так как он намеревался ввести в управление ими Саула, то, желая посредством оправдания себя научить его, как должно управлять и пещись о подданных, он самих подчиненных представляет свидетелями своего любомудрия. И это делает он не во время своей власти, чтобы кто-нибудь не сказал, будто они из боязни и по страху пред ним свидетельствовали о том, чего не было, но когда он оставлял управление народом и дела правления перешли к другому, и не было никакой опасности для обвиняющего, – тогда он и входит в суд с ними. Между тем, если бы это был кто-нибудь другой, то стал бы злопамятствовать против иудеев и не захотел бы иметь преемником своим начальника справедливого и умеренного, не только по злопамятству, но и для того, чтобы его самого больше хвалили.

9. Подлинно, бывает у начальников эта ужасная болезнь – желание, чтобы преемники их власти были худыми и порочными. Если сами они были благородны, то думают сделаться более блестящими, если преемники их власти не будут такими же; а если они порочны и развратны, то думают, что зло последующего начальника будет защитою собственной их порочности. Не таков был этот блаженный, но он желал, молился и домогался, чтобы иудеи получили многим лучшее правление: так он был нежен, так чист от зависти, так свободен от тщеславия! Он искал только одного – спасения людей. Поэтому, при защите себя, он преподал наставление и их начальнику. Так как с одной стороны призвать царя и сказать ему: будь справедлив и умерен и неподкупен, никого не насилуй и не делай несправедливости, и не жадничай, – было бы тяжело и неприятно имевшему слышать это, а с другой стороны, молчание было бы предательством в отношении к народу, то он под видом защиты себя сделал то и другое: и того научил, каким должно быть царю, и в наставлении избег неприятности. По-видимому он заботится только о себе, но научает того, как и каким образом должно пещись о подданных. Рассмотри, с какою тщательностью он доказывает свое непричастие к взяткам. Он не сказал: не отнял ли я у кого-либо из вас полей, или золота, но того, что дешевле всего, – обущу, говорит он. Потом объявляет нам и другую великую добродетель свою. Так как многие из начальников, если они воруют, то бывают справедливыми, умеренными и ласковыми, не сами от себя, но по принужденно совести, потеряв дерзновение вследствие кражи; а неподкупные бывают тяжкими и неприятными, опять не сами от себя, а по некоторому тщеславию и вследствие своей неподкупности; и чтобы то и другое совместилось в од-ном человеке, это видеть не легко, – то этот святой, желая показать, что он был выше того и другого, преодолевал и мздоимство и гнев, после того как сказал: "у кого взял я вола", не замолчал, но присовокупил: "кого обидел"?

Смысл слов его следующий: никто не может сказать, что я, хотя не брал, но потому, что не брал, был тяжким, и неприятным, и грубым и диким. Поэтому он и сказал: "кого притеснил"? Что же они? Они отвечали: "ты не обижал нас и не притеснял нас и ничего ни у кого не взял" (1Цар.12: 4). А чтобы ты знал, что он говорил это и в наставление самому царю, он присовокупил: "свидетель на вас Господь, и свидетель помазанник Его" (1Цар.12:5), показывая и внушая нам то, что это свидетельство не было сделано из угождения ему, для чего и призвал во свидетели самого Ведущего тайные помышления; это и служит доказательством чистой совести, потому что никто, разве только совершенно взбесившийся и исступленный, никогда не призовет Бога во свидетели своей совести, если не будет весьма уверен в самом себе. Когда таким образом они засвидетельствовали слова его, то он указывает и еще на другую добродетель свою: напомнив о всем древнем, бывшем в Египте, о предстательстве Божием и последующих войнах, он напоминает о сражении, бывшем при нем, и неожиданной победе; и сказав, как часто они за грехи свои были предаваемы врагам, как он призывал Бога и избавлял их от врагов, и совокупляя новое с древним, продолжает так: "тогда Господь послал Иероваала, и Варака, и Иеффая, и Самуила, и избавил вас от руки врагов ваших, окружавших вас, и вы жили безопасно" (1Цар.12:11).

10. Видишь ли, как святые обыкновенно не говорили о своих добрых делах, разве иногда по принуждению? Поэтому и Павел, взирая на них и тщательно умеряя себя, потому что говорит что-нибудь о самом себе тяжело и несносно, сказал: "охотно (малое время) терпите неразумных"; не много, но мало, потому что и по нужде он готовился не обильно излиться в изложении похвал себе, но кратко пробегает их, и это притом для слушателей и их спасения. Как без нужды говорить о собственных подвигах – крайне безумно, так при настоятельной нужде и при побуждающей необходимости молчать о делах своих – было бы предательством. Впрочем, Павел, и видя необходимость, медлил и называл это дело безумием, чтобы ты узнал его благоразумие, мудрость и великую твердость. Сказав: "что скажу, то скажу не в Господе", он присовокупил: "но как бы в неразумии при такой отважности на похвалу" (2Кор.11:17).

Не подумай, говорит, что я скажу об этом всецело. Потому особенно я и прославляю его, и удивляюсь ему, и называю его мудрейшим, что он считал безумным делом – хвалить и прославлять самого себя.

Аминь.

БЕСЕДА

против тех, которые злоупотребляют апостольским изречением: "как бы ни проповедали Христа, притворно или искренно" (Флп.1:18), и о смирении

1. Недавно упомянув о фарисее и мытаре и снарядив словом две колесницы из добродетели и зла, мы показали, сколько в смиренномудрии выгоды, а в гордости сколько вреда. Эта, будучи сопряжена даже с праведностью, постами и десятинами, отстала; а та, будучи сопряжена даже с грехом, упредила колесницу фарисея, хотя имела и худого возницу. И в самом деле, что хуже мытаря? Но так как он сокрушил свою душу и назвал себя грешником, каков он и был, то превзошел фарисея, который мог указать на свои посты и десятины и был свободен от всякого зла. Отчего и почему? Потому что, хотя он и свободен был от жадности и грабежа, но мать всех зол – тщеславие и гордость – была вкоренена в душе его. Поэтому и Павел предлагает такое увещание: "каждый да испытывает свое дело, и тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в другом" (Гал.6:4). А он стал осуждать всю вселенную и назвал себя лучшим всех людей. Если бы он поставил себя выше только десяти или пяти, или двух, или одного человека, и это было бы невыносимо; но он не только предпочел самого себя вселенной, а еще осуждал всех. Поэтому он и отстал во время бега. Как корабль, прошедши бесчисленное множество волн и избежав много бурь, потом при самом входе в пристань, ударившись о какую-нибудь скалу, теряет все находящиеся в нем сокровища, так точно и этот фарисей, выдержавший труды поста и остальных добродетелей, но не овладевший языком, потерпел тяжкое кораблекрушение в самой пристани. С молитвы, от которой должно было получить пользу, выйти, напротив, с таким вредом для себя, значит не что иное, как потерпеть кораблекрушение в пристани.

2. Итак, зная это, возлюбленные, хотя бы мы взошли на самую вершину добродетели, будем считать себя последними из всех, научившись, что гордость может низвергнуть невнимательного и с самих небес, а смиренномудрие может из самой бездны грехов поднять на высоту умеющего быть умеренным. Эта поставила мытаря впереди фарисея; а та – говорю о безумии и гордости – превзошла силу бестелесного диавола; смиренномудрие же и сознание собственных грехов ввело в рай разбойника прежде апостолов.