И ничто не доставляет такого уважения, какое доставляет добродетель, уважение не вынужденное, уважение не притворное и не прикрытое какой-либо маской обмана, но истинное, искреннее, и не изменяемое никакими трудными обстоятельствами.

10. Ты хочешь отомстить оскорбившим тебя? Но поэтому самому, как я уже сказал, особенно и нужно избегать богатства. Оно обыкновенно заставляет тебя поднимать меч против себя самого, подвергает тебя строжайшему суду в будущем и приготовляет невыносимые наказания. Мщение есть столь великое зло, что и Божие человеколюбие прекращалось от него и уже данное прощение в бесчисленных грехах через него отменялось. Так тот, которому прощено было десять тысяч талантов и за простую просьбу дарована была столь великая милость, когда стал требовать от подобного себе раба сто динариев, т. е.

Итак, потому ли, скажи мне, богатство вожделенно для тебя, что оно легко ведет тебя к такому греху? Напротив поэтому-то и надо отвращаться от него, как от врага, неприятеля и страшного убийцы. "Но бедность, – скажешь, – производит скорби, часто вынуждает произносить богохульные слова и решаться на низкие дела". Нет, не бедность, а малодушие. Так и Лазарь был беден, и весьма беден; к бедности присоединялась болезнь, которая, будучи горше всякой бедности, делала эту бедность еще несноснее; к болезни – еще беспомощное состояние и неимение благодетелей, которые делали и бедность и болезнь еще более горькими. Каждое из этих бедствий и само по себе мучительно, а когда нет и благодетелей, то бедствие становится еще больше, пламень сильнее, боль мучительнее, буря свирепее, волнение страшнее, печь жарче. Если же вникнуть точнее, то прибавится к этому и четвертое бедствие – невоздержание и роскошь жившего в соседстве богача. Если желаешь найти что-нибудь и пятое к усилению пламени, то ясно увидишь, что и это находилось у него. Ведь богач не только роскошествовал, но видел дважды, трижды, или, вернее, многократно в день (Лазаря), – так как он лежал у двери, представляя жалкое зрелище несчастья, и одним видом мог бы смягчить даже каменную душу, – и несмотря на это, богач, по своему бесчеловечию, не склонялся на помощь бедному, а сам имел сибаритскую трапезу, полные чаши, обильно разливаемое вино, блестящие толпы поваров, тунеядцев и льстецов с самого утра, и хоры поющих, (толпы) виночерпиев и смехотворцев; измышлял всякого рода невоздержание, пьянствовал и пресыщался, роскошествовал и в одежде, и в трапезе, и во многом другом, проводя так все время; а об этом бедном и не думал, видя каждый день, как он мучится от сильного голода, от тяжкой болезни, от множества ран, от беспомощного состояния и происходящих отсюда зол. Тунеядцы и льстецы лопались от пресыщения, а бедняк, столь бедный и столь много страдавший, не получал даже крупиц от трапезы при всем своем желании; и однако все это нисколько не причинило ему вреда; он не выразил негодования, не произнес богохульного слова, но как золото, очищаясь в сильнейшем огне, более светлеет, так и он, объятый страданиями, стоял выше всего – и страстей, и происходящих отсюда у многих огорчений. Если просто бедные, взирая на богатых, терзаются завистью и мучатся ненавистью, и жизнь свою считают не жизнью, имея притом в достаточной мере необходимую пищу и благодетелей; то этот бедняк, будучи беден так, как никто другой, и не только беден, но и болен, и не имея никакого благодетеля и утешителя, но лежа среди города как бы в самой безлюдной пустыне, истаивая от сильнейшего голода и видя, что у богача все льется как из источников, а он не получает никакого человеческого утешения, но служит постоянной трапезой для языков собак (тело его было так дрябло и расслаблено, что он не мог отгонять и их), – чего бы не потерпел, если бы не был весьма мужествен и любомудр? Видишь ли, что кто сам себе не делает вреда, тот не терпит ничего худого, хотя бы все оскорбляли его? Я опять повторяю те же слова.

11.

Он увенчан не за бедность только, и не за голод, и не за раны, и не за лизание псов; но за то, что, имея такого соседа, который каждодневно видел его и постоянно презирал его, он переносил мужественно и с великим терпением это искушение, не мало, но весьма много усиливавшее и бедность, и болезнь, и беспомощное его состояние.

А что было, скажи мне, с блаженным Павлом? Ничто не препятствует опять упомянуть об этом муже. Не бесчисленное ли принял он множество испытаний? А какой потерпел вред? Не за то ли особенно он и увенчан, что терпел голод, страдал от холода и наготы, многократно подвергался бичеваниям, был побиваем камнями и утопал? "Но Павел, – скажешь, – был избранник Христов". И Иуда был в числе двенадцати учеников, и он был призван Христом; но ни то, что он был в числе двенадцати, ни самое призвание не принесло ему пользы, так как он не имел сердца, расположенного к добродетели. Павел, и борясь с голодом, и не имея необходимой пищи, и столь много каждодневно претерпевая бедствий, с великой бодростью пробегал путь, ведущий на небо; а Иуда, будучи призван еще прежде него, пользуясь тем же, чем и он, будучи посвящен в таинства вышней мудрости, приобщившись священной трапезы и страшной вечери, получив такую благодать, что мог воскрешать мертвых, очищать прокаженных и изгонять бесов, многократно слыша учение о нестяжательности, столько времени обращаясь с самим Христом и имея вверенные ему деньги бедных, чтобы этим он укрощал свою страсть (так как он был вор), при всем том не сделался лучшим, хотя пользовался таким снисхождением. Христос, зная, что он сребролюбив и по любви к деньгам погибнет, не только не наказал его тогда за это, но, дабы укротить его страсть, вверил ему и деньги для бедных, чтобы он, имея чем насытить свое корыстолюбие, не впал в страшную пропасть, меньшим злом отвращая большее.

12. Так везде тому, кто сам себе не хочет сделать вреда, никто другой не может повредить; и напротив, кто не хочет бодрствовать и исполнять должное с своей стороны, тому никогда никто не доставит пользы. Поэтому и дивная история Писаний, как бы на какой высокой, великой и широкой картине, описывает для тебя жизнь древних, продолжая повествование от Адама до пришествия Христова, и представляет тебе как падавших, так и увенчанных, дабы всячески вразумить тебя, что тому, кто сам себе не делает вреда, никто другой повредить не может, хотя бы вся вселенная подняла против него жестокую войну. Ни затруднительность обстоятельств, ни перемены времени, ни угнетения сильных, ни тучи злоумышлений, ни множество несчастий, ни совокупность всех человеческих бедствий не может нимало поколебать мужественного, внимательного и бдительного человека; напротив, нерадивого, беспечного, не заботящегося о самом себе ничто не сделает лучшим, хотя бы употреблены были тысячи пособий. То же показывает нам и притча о тех людях, из которых один построил дом свой на камне, а другой на песке (Матф. 7: 24 и сл.); это не для того, чтобы мы представляли песок и камень, или строение из камней и кровлю, или реки и дождь, и сильные ветры, устремляющиеся на здания, но чтобы от них умозаключали о добродетели и пороке, и видели отсюда, что, кто не вредит самому себе, тому никто не сделает вреда. Итак, ни порывисто падавший дождь, ни реки, стремившиеся с великой быстротой, ни жестокие ветры, ударявшие с сильным порывом, нисколько не поколебали того дома, но он остался твердым и неподвижным, дабы ты знал, что кто не выдает сам себя, того никакое испытание поколебать не может. А дом другого скоро обрушился не от силы испытаний (иначе и с другим было бы то же), но от собственного безумия (строителя); он пал не потому, что подул ветер, но так случилось с ним потому, что он был построен на песке, т. е. на нерадении и зле. Ведь он еще и ранее, нежели буря устремилась на него, был слаб и готов к падению. Такие здания, хотя бы никто не трогал их, сами собой разрушаются, потому что основание их расторгается и совершенно рассыпается. Как паутина сама собой разрывается, хотя бы никто не прикасался к ней, а адамант и под ударами остается целым, так точно и те, которые не вредят сами себе, хотя бы испытывали бесчисленное множество ударов, становятся более твердыми; а предающие самих себя, хотя бы никто не трогал их, сами собой увлекаются, теряются и погибают. Так погиб Иуда, который не только не подвергался никакому подобному испытанию, но и пользовался великим попечением (Господа).

13. Хочешь ли, я покажу тебе, как оправдываются эти слова и на целых народах? Какого народ иудейский удостоился промышления? Не вся ли видимая тварь готова была на служение иудеям? Не новый ли и необыкновенный был у них образ жизни? Они не посылали на рынок, и пользовались съестными припасами, не тратя серебра; ни борозд не проводили, ни плуга не влачили, ни земли не возделывали, ни семян не бросали, ни в дождях не имели нужды, ни в ветрах, ни во временах года, ни в лучах солнца, ни в течении луны, ни в благорастворении воздуха, ни в другом чем-нибудь подобном; ни гумна не готовили, ни хлеба не молотили, ни в веянии не нуждались для отделения зерен от плевел, ни жерновов не вращали, ни сушильни не строили, ни дров и огня не приносили в дом, ни в искусстве печения хлеба не нуждались, ни заступа не брали в руки, ни серпа не точили и ни в другом каком-нибудь художестве не имели нужды – например, в ткании, зодчестве или шитье обуви, но все доставляло им слово Божие. Они имели трапезу готовую, без пота и трудов – таково было свойство манны; она была всегда нова, свежа, не причиняла им никаких хлопот и не изнуряла трудом. Даже одежды у них, и обувь, и самое тело не подвергались свойственной им тленности; в такое продолжительное время одежда их не износилась, и ноги их не покрылись мозолями, хотя они ходили столь много. О врачах и лекарствах, или о чем-нибудь другом, относящемся к этому искусству, они и не вспоминали, так далека была от них всякая болезнь! "И вывел [Израильтян], – говорит Писание, – с серебром и золотом, и не было в коленах их болящего" (Изведе их с сребром и златом, и не бе в коленах их боляй) (Псал. 104: 37). Они так ели и так пили, как бы оставили этот мир и переселились в другую лучшую вселенную; и пламеннейшие лучи солнца не поражали голов их, потому что пламень затеняло облако, которое везде висело над ними и, передвигаясь, служило покровом для всего народа. И во время ночи они не имели нужды в светильнике, который бы рассеивал тьму, но столп огненный был для них источником неизреченного света, доставляя им две услуги – и освещая, и указывая им путь; он не только светил, но точнее всякого путеводителя водил этот многочисленный народ по пустыне. Ходили же они не только по суше, но и по морю, как по суше, преодолевали пределы природы, пешешествуя по страшному морю, как бы по твердому и крепкому камню. Когда эта стихия находилась у них под ногами, тогда она была подобна суше, ровным полям и нивам; а когда вступили в нее враги, тогда она оказала действия, свойственные морю, для них была колесницею, а для неприятелей их – гробом; тех с легкостью переправляла, а этих с великой свирепостью потопляла. Беспорядочные потоки вод оказывали порядок и покорность, свойственные людям разумным и мудрым, исполняя должность то стража, то палача, в один и тот же день обнаруживая противоположные действия. А что сказать о камнях, которые источали потоки вод? Что о тучах птиц, которые множеством своих тел покрывали всю землю? Что о чудесах, бывших в Египте и в пустыне? Что о трофеях и победах, совершенных без пролития крови? Ведь они, как бы играя, а не воюя, побеждали противников. И над властителями своими (египтянами) они одержали верх без оружия, и сражавшихся с ними по исшествии из Египта преодолевали при звуках труб и пении, так что эти действия были более ликованием, нежели войной, более церемонией[2], нежели сражением. Подлинно, все эти чудеса были не для того только, чтобы сделать нужное для них, но чтобы они точнее сохранили и учение о богопознании, которое преподал им Моисей. Отвсюду раздавались голоса, возвещавшие о Господе.

Однако, после такого о них промышления, после несказанных благодеяний, после великих чудес, после неизреченного попечения, после непрестанного учения, после внушения словами, после убеждения делами, после знаменитых побед, после славных трофеев, после обилия трапезы, после избытка воды, после неизъяснимой славы, какой были отличены перед всем родом человеческим, они были неблагодарны и бесчувственны, поклонились тельцу, стали служить голове вола, и искали себе богов, тогда как имели в свежей памяти совершенные в Египте благодеяния Божий и пользовались от Него еще многим и другим.

14. Напротив, ниневитяне, народ варварский и иноплеменный, не удостоившийся ничего такого, ни малого, ни великого, ни учения, ни чудес, ни дел, ни слов, как только увидели человека, спасшегося от кораблекрушения, который никогда прежде не бывал у них, но в первый раз явился, пришел и сказал: "еще сорок дней и Ниневия будет разрушена" (еще три дни, и Ниневия превратится) (Ион. 3: 4), то от этих простых слов переменились, исправились и, оставив прежнее нечестие, обратились через покаяние к добродетели, так что изменили Божие о них определение, поддержали колеблющийся город, отклонили небесный гнев и избавились от всякого зла. "И увидел Бог, – говорит Писание, – дела их, что они обратились от злого пути своего ко Господу" (Виде Бог яко возвратися кийждо от пути своего лукаваго, и обратишася) (Ион. 3: 9). Как, скажи мне, обратились они? Велики были их пороки, невыразимо нечестие, неизлечимы раны, что пророк и выразил, сказав: "злодеяния его дошли до неба" (взыде вопль злобы их (Ион. 1: 2), означая расстоянием места великость их пороков. И однако столь великое нечестие, так возросшее и так высоко поднявшееся, что оно достигало до самого неба, они в три дня, в столь краткое время, после немногих слов, выслушанных от человека неизвестного, чужеземного, подвергшегося кораблекрушению, так изгладили, так истребили, так удалили от себя, что удостоились следующих слов: "И увидел Бог дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них" (виде Бог, яко возратися кийждо от пути своего лукаваго, и раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им) (Ион. 3: 10). Видишь ли, что внимательный и бдительный не только не терпит никакого вреда от людей, но отклоняет и небесный гнев; а кто сам предает себя и вредит себе, тот не много получает пользы, хотя бы удостоился множества благодеяний? Ни иудеям не принесло пользы такое множество чудес, ни ниневитянам не повредило то, что они не имели их; но так как они сами были расположены к добру, то в короткое время сделались лучшими, хотя были варвары, иноплеменники, не слыхали никаких божественных глаголов и жили где-то далеко от Палестины.

15.

Не были ли они преданы в варварские руки, более волкам, нежели людям, и, что всего тяжелее, находясь в варварской земле и тягчайшем плене, не имели ни учителя, ни пророка, ни начальника? "И нет у нас, – говорится в Писании, – ни князя, ни пророка, ни вождя… ни места, чтобы нам принести жертву Тебе и обрести милость Твою" (И несть, князя, и пророка, и вожда, ни места, еже пожрети пред Тобою, и обрести милость) (Дан. 3: 38). Притом они введены были в царский дом, как бы на какую-нибудь скалу и утес, и в море, наполненное подводными камнями, и принуждены были плыть по этому страшному морю без кормчего, без рулевого, без корабельщиков и без парусов, или как бы в темнице заключены были в царских чертогах. Они любили мудрость, стояли выше житейских дел, попрали всякую гордость человеческую, отличались легким крылом, и потому пребывание там считали усугублением своих бедствий. Находясь вне дворца, в частном доме, они могли бы пользоваться большой свободой; а поступив в эту темницу (ведь они считали всю тамошнюю пышность не лучше темницы, утесов и подводных камней), они тотчас встретили ужасное затруднение. Царь повелел им участвовать в собственной его трапезе, роскошной, нечистой и скверной; а им это было не позволительно и казалось тяжелее смерти; они оставлены были одни, как агнцы между множеством волков. Необходимо было или мучиться голодом, или идти на смертную казнь, или вкушать запрещенные яства. Что же делают эти юноши – сироты, пленники, пришельцы, рабы дающих им такие повеления? Они не подумали, что достаточным для них извинением может послужить необходимость и насилие властелина города; но употребляют все способы и усилия, чтобы избежать греха, хотя были совершенно беззащитными. Ни деньгами они не могли склонить на свою сторону, – как это возможно для пленников? – ни дружбой и знакомством, – как это возможно для пришельцев? – ни властью не могли заставить, – как это возможно для рабов? – ни многочисленностью преодолеть, – как это возможно только для троих? Поэтому они пришли и стали словами убеждать того евнуха, который имел здесь власть. Увидев, что он боится, трепещет и заботится о собственном спасении, и непреоборимый страх смерти потрясает душу его: "Боюсь я, – говорил он, – господина моего, царя… если он увидит лица ваши худощавее, нежели у отроков, сверстников ваших, то вы сделаете голову мою виновною перед царем" (боюся аз, господина моего царя, да не когда увидит лица ваша уныла, паче отроков сверстников ваших, и осудите главу мою царю) (Дан. 1: 10), они удаляют от него это опасение и убеждают оказать им милость. И так как они сделали все с своей стороны, то и Бог после того сделал свое: не Божиим только делом было то, за что они имели получить награду, но прежде всего это зависело от их душевного расположения, которое они показали доблестным и твердым, – потому и приобрели себе Божие благословение и довершили то, чего домогались.

16.

Таким образом, совершив первый подвиг, украсившись светлым венцем, сохранив закон и в чужой земле, поправ повеление тирана, победив страх перед мстителем, и не потерпев никакого вреда, но совершив это дело с такой легкостью, как будто бы находились в доме и пользовались всеми благами, они потом призваны были к другим подвигам. И опять они остались теми же. Им предстоял подвиг еще труднее прежнего, была разжена печь и варварское войско вместе с царем вооружилось против них; все персидские силы пришли в движение и все устроено было, чем бы обольстить их или принудить: разнообразные роды музыки, различные способы мучений, угрозы, страшные со всех сторон явления, и еще более – страшные слова; но несмотря на то, так как они не изменили сами себе, а сделали с своей стороны все нужное, то нисколько не потерпели вреда, а напротив, украсились венцами еще светлее прежних. Навуходоносор связал их и бросил в печь, но не причинил им вреда, а еще больше доставил пользы и сделал их более славными. Те, которые не имели ни храма (опять скажу то же), ни жертвенника, ни отечества, ни священников, ни пророков, в чужой и варварской стране, даже среди самой печи, среди всего войска, в глазах самого царя, совершавшего это, воздвигли блистательный трофей и одержали знаменитую победу, воспев дивную и преславную песнь, которая с того времени доныне поется по всей вселенной и будет воспеваема в последующих поколениях. Так, кто сам себе не делает вреда, тот не может испытать никакого вреда от других; я не перестану постоянно повторять это изречение.