Зайди, будем...» и проч. (Притч. 7, 6-18),

— эта женщина, как видно, отлично понимала значение и силу духов для того дела, описание которого излишне приводить.

Понимали толк в этих вещах и те иерусалимские модницы, которых обличал пророк Исайя за то, что они носят «красивые цепочки на ногах и звездочки, и луночки, серьги, и ожерелья, и опахала, увясла и запястья» и прочее и прочее и не могут расстаться с флакончиками духов (Ис. 3, 18-19). Понятно, что уже нечего было у них искать скромности и целомудрия, и гневный приговор Божий был истинен, когда объявлял им мщение:

«И будет вместо благовония — зловоние» (Ис. 3, 23).

В аду, конечно, — можно добавить для нынешних модниц и модников. Впрочем, и действительно, пора уже поговорить и о последних.

Но кто же лучше расскажет об этом уродливом порождении культуры, как не ее же представители в лице писателей-художников? А они говорят нам, что вкусы менялись в каждом веке сообразно с убеждениями и мировоззрениями эпохи и история парфюмерии шла нога в ногу с историей языка и литературы. Ж. Гюисманс проследил это в отношении своей нации.

«Стиль духов Людовика XIII, составленных из ирисовой пудры, мускуса, порея, миртовой воды, едва был в состоянии выразить рыцарскую грацию, несколько вольный колорит времени, который сохранил нашему веку в своих уверенных сонетах Сен-Аманд. Позже с миррой, лучшим ладаном, сделалась возможной» кощунственная передача мистических переживаний в соответствии с возвышенным слогом Боссюэ и других католических учителей того времени.

-122-

«Усталая грация французского общества времен Людовика XV нашла своих выразителей в франжипане и марешале. Затем после пошлости первой империи, злоупотреблявшей одеколонами, парфюмерия бросилась вслед за Виктором Г юго и Готье к странам солнца: она создала восточные благовония, сверкающие пряностями». Чем далее, чем культура делалась сложнее, а другие искусства ее становились тоньше и замысловатее, тем живее развивалось и это искусство, не желая отставать от уровня века. «Покоряясь желаниям любителей и художников», последнее последовательно бросается на китайскую и японскую парфюмерию, «изобретает целые альбомы благоуханий, имитирует букеты цветов Такео-ка, получая от соединения лавенды и гвоздики запах Rondeletia, от сочетания пачули и камфары — особенный аромат китайской туши; из состава лимона, гвоздики и померанцевого эфирного масла — запах Hovenia du Japon».

До какой виртуозности доходят современные люди в расшатывании своей нервной системы и в искусстве возбуждать феерическую работу воображения посредством этих наркотиков, то есть духов, красочно и картинно изображает цитированная мною выше глава из романа Гюисманса. Хотя и не ко всем людям она приложима, но ведь любая «барышня»-подросток и последняя публичная женщина, если и ничего не понимают в тонких ароматах Аткинсона и Любэна, Леграна и Писса, все же не меньше светских «львов» и «львиц» восхищаются водой, настоенной ремесленниками на розмарине и продаваемой по четвертаку в бакалейных лавках и на базарах. И они со страстью «душат» у себя носовые платки и под мышками.

На этом можно бы и кончить, но скажу еще два-три слова ради тех, кто любит ссылаться в оправдание своих страстей на Евангелие. И в данном случае, такие места, как Мф. 6, 17 или Лк. 7, 37-38, ничего не говорят в их пользу.

В первом случае, «словами помажи главу твою, — говорит св. Иоанн Златоуст35, — Господь не заповедал, чтобы мы непременно намащали себя, — не это повелел Он. У древних был обычай помазывать себя во время радости и веселия, как это видно из примера Давида и Даниила (2 Цар. 12, 20; Дан. 10, 3). И Христос заповедует сими словами только всячески скрывать свой пост. Что это так должно понимать, Он показал самым делом, когда, помстившись сорок дней и постившись втайне, не помазывал головы и не умывал лица и все это совершал без всякого тщеславия. Это самое Он и нам заповедует».

Во втором — не время и не к месту Христу было учить высшей морали блудницу, от всего сердца принесшую то, что ей казалось наиболее подходящим * ,(* Она могла следовать обычаю, твердо укоренившемуся на Востоке (вследствие гигиенических причин), натирать тело маслом, ибо там кожа от жары терпит немалый вред. Для Христа, постоянно путешествовавшего, какой дар мог бы более подойти? Но оказывается, в сем случае действовал, как Сам Господь сказал, и Промысл Божий (Мф. 26,12). (По мысли отцов, лицо, упоминаемое в Лк. 7, 36-50, в Мф. 26, 6-13 и в Мк. 14, 3-9, одно и то же.)) и, наверное, смущавшуюся от осуждающих речей присутствовавших при этом лиц (Мф. 26, 8). Да и принесла-то она (или, в другой раз, Мария, сестра Лазаря: Ин.12, 3-8), драгоценное миро в дар не как обыкновенному смертному, не как простому человеку, а как пришедшему Мессии — Богу, в очищение собственных грехов, а не в знак личной симпатии и привязанности. Да не будет этой хулы!

Для доказательства того, что последние слова мои действительно соответствуют истине, приведу несколько строк из стихиры службы Великой Среды, как раз посвящаемой св. Церковью памяти этой великой жены. Здесь Церковь вкладывает в ее уста следующие слова: «Ароматы богатею, добродетельми же нищетствую, яже имам, Тебе приношу: даждь Сам, яже имаши... Миро у мене тленное, миро у Тебе жизни, миро бо Тебе имя, излиянное на достойныя, но ослаби ми и остави... Разреши долг, якоже и аз власы, возлюби любящую, праведно ненавидимую, и близ мытарей Тебе проповем, Благодетелю Человеколюбче»**. (** См. также стихиру «Слава на хвалитех»)