Но, тратя большое количество времени, измеряемое в общем счете часами, на театральное пение чисто оперного характера, всячески гневаются на священнослужителей, если те захотят прибавить хотя несколько минут, чтобы благоговейнее, не торопясь, причаститься. Всякое минутное замедление после причастного концерта кажется всем бесконечным и невыносимо томительным. Не хватает еще, чтобы кто-либо торопил в алтаре священнослужителей так, как это делал Карл X, приговаривая вполголоса причащающемуся священнику: «Да ну же,

поп... [следует ругательство]. Глотай скорей своего доброго Бога!..» Впрочем, в душе, может быть, ленивцы и богохульствуют...

Так как цель моя, в общем, не порядки обличать, а вред непорядков выяснять ради лучшего выявления положительной стороны дела, то этих кратких слов достаточно для разумного, чтобы ему не бегать из церкви с половины службы, не увлекаться пением (и даже лучше не слышать его, современное, и не слушать — выбирая церкви с более простым, хотя бы общенародным, пением), и не томиться длинными службами. Почему нам тоскливо? Потому что приходим посмотреть, послушать — и только. Дали пищу

-200-

любопытству, истратили на это несколько минут, и делать больше нечего. А оставшиеся до конца службы часы куда девать? И вот нам скучно. А если бы мы горели духом, с воплем крепким возводили ум, сердце и очи свои к небу, то пятишестичасовая всенощная для нас прошла бы незаметно. Мы — как мухи осенние. Лениво ползут наши мысли и очи, цепляются за карнизы, облаченье, окружающие лица, платья, оживляются несколько, когда священнослужители выходят на середину храма, и опять застывают, когда певчие перестают петь и начинается чтение. Наши взоры блуждают по сторонам и никогда не заглядывают внутрь. А если бы мы стояли в церкви, как пойманный преступник перед судом, на котором ему грозит смертная казнь, мы, без сомнения, были бы поживее. И даже очень поживее. Тогда бы время для нас летело слишком быстро, скорее, чем в театре...

III. Возможность непрестанной молитвы в собственном смысле как предел совершенства Еще в Ветхом Завете св. пророк Давид (конечно, исходя из собственного опыта и вдохновляемый Духом Святым) уверял всех, что молитва непрестанная возможна. Желая тверже насадить в сознании молящихся это важнейшее положение подвижничества, он начал свою книгу молитв и песнопений, то есть Псалтирь, с ублажания того человека, который достиг подобного состояния (Пс. 1, 2). В Новом Завете божественный апостол Павел уже в виде прямой заповеди преподает христианам: непрестанно молитеся — абіаХєілтю^ лрооєи%є(1 Фес. 5, 17). Значит, возможно молиться непрестанно, раз апостол требует этого. А между тем, как часто в обществе даже умом признать сего не хотят...

Непрестанная молитва — пробный камень для определения степени достигнутого совершенства. Спросил один брат равноангельного Исаака Сириянина, пришедшего в меру таинственных созерцаний Св. Троицы и совершенной молитвы, каково то главное делание подвижника, по которому можно узнать, достиг ли он совершенства на этом свете. Святой ответил24:

«То, когда сподобится человек непрестанного пребывания в молитве. Ибо, как скоро достиг он сего, взошел на высоту всех добродетелей и соделался уже обителью Св. Духа.

-201-

А если кто не приял несомненно сей благодати Утешителя, то не может свободно совершать пребывание в сей молитве, потому что, как сказано, когда вселится в ком из людей Дух, тогда не прекратит он молитвы, но Сам Дух молится всегда (Рим. 8,26). Когда и в сонном и в бодрственном состоянии человека молитва не пресекается в душе его, но ест ли, пьет ли, спит ли, делает ли что, даже и в глубоком сне, без труда издаются сердцем его благоухания и испарения молитвы. Тогда молитва не отлучается от него, но всякий час, хотя и не обнаруживается в нем внешне, однако в то же время совершает в нем службу Божию втайне... И ее сподобляется один из многих тысяч людей25, потому что это тайна будущего состояния и жития... Не молитвою молится душа, но чувством ощущает духовные вещи оного века, превышающие понятие человеческое, уразумение которых возможно только силою Св. Духа. А это есть умное созерцание, но не движение и не взыскание молитвы, хотя от молитвы заимствовало себе начало... И нет часа, в который бы внутреннее их движение было не в молитве, как сказали мы выше. И когда приникает Дух Святой, всегда обретает таковых в молитве; и от этой молитвы возносит их к созерцанию... Ибо не имеют они нужды в образе продолжительной молитвы, ни в стоянии и в чине продолжительной службы. Для них достаточно вспомянуть о Боге, и тотчас пленяются любовию Его.

Впрочем, не нерадят совершенно и о стоянии на молитве, когда воздают честь молитве и, кроме непрестанной молитвы, в назначенные часы стоят на ногах. Ибо видим св. Антония стоящим на молитве девятого часа и ощутившим вознесение ума своего. И другой из отцов, с воздетыми руками стоя на молитве, приходил в восхищение на четыре дня».

В заключение хочу обратить особенное внимание читателя на последние строки этого отрывка. Как они важны для нас, не смеющих мечтать ни о каком совершенстве! Святые «не имеют нужды ни в стоянии, ни в продолжительной службе» и, однако, имея в сердце непрестанную молитву, «в назначенные часы стоят на ногах». Вспомним еще, кто были апостолы, в частности Петр и Иоанн? И мы о них читаем: «Петр и Иоанн шли вместе в храм в час молитвы девятый» (Деян.

3, 1). Как живые, встают они перед глазами, так ярко выписано это место в «Деяниях». Вот Антоний Великий тоже справляет девятый час. И множество иных примеров. Не о важности церковной молитвы я хочу