жизни человеческой и самого момента смерти из сказания блаж. Феодоры в житии

преп. Василия Нового . Когда ученик последнего, Григорий, в видении просил блаженную старицу, уже прошедшую мытарства (см. следующий параграф) и находившуюся в блаженных обителях, рассказать о своей кончине и об обстоятельствах, сопровождавших ее смерть, то она поведала ему следующее:

«Чадо Григорий! О страшной вещи вопросил ты меня, о

-261-

которой и вспомянуть ужасно. Когда настал час моей смерти, я увидела лица, которых никогда не видала, услышала глаголы, которых никогда не слыхала. Что скажу? Лютые и тяжкие бедствия, о которых я не имела понятия, встретили меня по причине дел моих; но молитвами и помощью общего отца нашего Василия я избавилась от них. Как рассказать тебе ту телесную боль, тягость и тесноту, которым подвергаются умирающие? Как бы кто, обнаженный, упавши на великий огонь, горел, истаявал, обращался в пепел: так разрушается человек смертною болезнью в горький час разлучения души с телом. Когда я приближалась к концу моей жизни, и наступило время моего преставления, тогда увидела я множество эфиопов, обступивших мой одр. Лица их были темны, как сажа и смола; глаза их — как каленые угли; видение так люто, как сама геенна огненная. Они начали возмущаться и шуметь. Одни ревели, как звери и скоты, другие лаяли, как псы, иные выли, как волки. Смотря на меня, они ярились, грозили, устремлялись на меня... между тем, как бы ожидая какого судию, долженствующего прийти, готовили хартии и развивали свитки, на которых были написаны все мои злые дела. Убогая моя душа была объята великим страхом и трепетом. Не только томила меня горесть смертная, но и грозный вид и ярость страшных эфиопов были для меня как бы другою лютейшею смертью. Я отвращала глаза мои во все стороны, чтобы не видеть страшных лиц их и не слышать голоса их, но не могла избавиться от них, — они всюду шатались; помогающего мне не было. Когда я окончательно изнемогла, то увидела двух светоносных ангелов Божиих, в образе юношей невыразимой красоты, идущих ко мне. Лица их сияли, взор был исполнен любви; волосы их были, как снег, белые с злато-видным отблеском; одежды их сверкали, как молнии; они были препоясаны златыми поясами... Приближаясь к одру моему, они стали на правой стороне его, тихо беседуя друг с другом. ...Черные эфиопы содрогнулись и отступили несколько далее. Один из светоносных юношей, с гневом обращаясь к

темным, сказал: "О бесстыдные, проклятые, мрачные и злобные враги рода человеческого! Зачем всегда предваряете приходом к умирающим, и молвою вашей устрашаете и смущаете всякую душу, разлучающуюся с телом? Но не очень радуйтесь, потому что здесь не найдете ничего. Есть Божие милосердие к этой душе, и нет вам в -262-

ней ни части, ни жребия". Когда ангел перестал говорить, эфиопы зашатались, подняли клич и молву — начали показывать злые мои дела, содеянные от юности, и вопияли: "Ничего в ней не имеем? А эти чьи грехи? Не она ли сделала то и то?" Так вопия, они стояли и ожидали смерти. И вот пришла смерть, рыкая, как лев, видом очень страшная, человеческого подобия, но без тела, составленная из одних нагих человеческих костей13. Она принесла различные орудия к мучению: мечи, стрелы, копья, серпы, пилы, секиры и другие неведомые. Узревши это, смиренная моя душа вострепетала от страха. Святые ангелы сказали смерти: "Не медли, разреши эту душу от союзов плотских, скоро и тихо разреши ее: она не имеет много тяжести греховной". Смерть приступила ко мне, взяла малую секиру и отсекла мне сперва ноги, потом руки; после другими орудиями расслабила мне все члены, отделив их по суставам один от другого. Я лишилась рук, ног; все мое тело омертвело, и я уже не могла двигаться. Потом отсекла мне голову — я не могла приводить в движение головы моей, соделавшейся мне чужою. После этого она растворила в чаше какой-то состав и, приложив к устам моим, насильно напоила меня. Так горько было это питье, что душа моя не могла вынести его: содрогнулась и — выскочила из тела... Светоносные ангелы тотчас приняли ее на свои руки. Оглянувшись назад, я увидела лежащее мое тело бездушным, нечувственным и недвижимым. Как бы кто, совлекшись одежды и кинувши ее, стоял и смотрел на нее: так и я смотрела на тело мое и удивлялась. В то время как святые ангелы держали меня, демоны, бывшие в образе эфиопов, обступили нас, вопия: "Множество грехов имеет эта душа: пусть отвечает нам!" — и показывали грехи

мои» .

Далее идет повествование о том, как душа блаженной Феодоры в сопровождении своего ангела-хранителя и ангела-вестника смерти15, с одной стороны, и бесов — с другой, стала восходить по мытарствам.

С точки зрения чистого неверия смерть представляет такое нелепое и непонятное явление в жизни, равного которому нет другого. Она есть прекращение сознания. Последние минуты угасающего в болезни человека поэтому должны бы быть для мышления самыми трудными, непроизводительными. Так называемое «ясное, полное сознание» и «твердую память», чтобы быть последовательным,

-263конечно, надо понимать относительно. И полагая с материалистами, что мысль есть движение мозгового вещества, которое при конце жизни должно быть крайне истощено, необходимо заключать, что в предсмертные минуты ум не должен уже производить гениальные мысли, хотя б они принадлежали Шекспиру, Гете, Ньютону. Если же допустить, что мы имеем дело с сумасшедшим, слабоумным, полным идиотом, у которых как раз мозговые центры-то повреждены, то, безусловно, должно думать, что при смерти, они уже прямо становятся животными, без признаков малейшей разумности.

Нельзя, конечно, признавая строгую эволюцию и хотя бы некоторую целесообразность в природе ожидать, чтобы идиот перед смертью не только бы вдруг поумнел, но и получил способности, которых в обычном состоянии не имеет иногда здоровый. Всем этим я хочу сказать, что все мои предыдущие слова .о просветлении и расширении сознания человеческого до границ прозорливости, о том, что предсмертные минуты, когда человеку открывается иногда уже горний мир прежде, нежели он отошел в него, являются поэтому наиболее яркими и превосходными, хотя бы он был и без языка, должны для неверующих казаться невероятными. Их собственное мнение на этот счет я сейчас постарался изложить. Однако наука, в которую одну только они веруют, говорит чудные и странные для нее вещи, твердо и ясно подтверждающие таинственное учение св. Церкви о смерти. Конечно, приводимые мною факты только упоминаются известными неверующими учеными, а не объясняются, потому что не сказать о них нельзя, раз они существуют, — это было бы уже шарлатанство; сказать же безбожнику нечего: и не знает он ничего духовного, и не верит ему.